Правление права и правовое государство в соотношении знаков и значений. Монография. Константин Викторович Арановский

внимания обстоятельства, при которых этика воли получила больше места среди влиятельных континентальных народов по сравнению с тем, как ее освоили англосаксы¹⁵⁰. И нелишне бы объяснить, отчего в английском праве и во влиятельных его американо-канадских, австрало-новозеландских отростках правосубъектность государства осталась без такого развития, какое сделало бы его верховной личностью, господствующей над правом в законодательных прерогативах. Особенно близко к такому образу государства англичане подошли при Кромвеле, когда состоялся, в частности, «Акт об объявлении Англии Общим достоянием» от 19 мая 1649 г. В нем «Представители Народа в Парламенте» провозгласили, что Народ Англии, принадлежащих ей доминионов и территорий «является, и будет, и отныне учреждается, создается, устанавливается и подтверждается как Общее достояние и свободное Государство…» – «Commonwealth and free State». Дело, впрочем, не дошло до признания государства правящей личностью, отдельной от «общего достояния», и тем же Актом объявлено, что отныне «Общим достоянием и Свободным Государством будет управлять верховная Власть этой Нации…», но не в лице государства, а в виде представителей Народа в Парламенте (без Короны и Лордов) – the supreame Authoritie of this Nation, the Representatives of the People in Parliament¹⁵¹. Но оставим это на попутные замечания или просто учтем, что не все так напитались этикой воли, чтобы попустить верховное попечение о праве стараниям властвующей воли государства.

      Англосаксы во всяком случае не так втянулись в этику воли, как европейцы Континента. В их правлении права есть продолжение, которое не всегда договаривают и которому вряд ли в Европе сочувствуют, потому что первой своею частью rule of law положительно чарует верой в право, а второй отказывает в доверии людям, их правлению и особенно – властвующей воле с прекрасными ее намерениями. Особенностью Англии А. Дайси считал «не столько гуманность, сколько правомерность правительства», не уважение к чаяниям, а верность праву. Он полагал, что «господство права даже в узком [неполитическом] смысле свойственно исключительно Англии и тем странам, которые, подобно Соединенным Штатам, унаследовали английские традиции». В его представлении «там, где широкие полномочия, там и произвол»; а «господство права представляет собой контраст со всякой правительственной системой, основанной на применении правительственными лицами широкой и произвольной принудительной власти»¹⁵².

      Притчей стало, как в доброй Англии хладнокровно, без печали о «неотчуждаемых правах» приговаривали к виселице за кражу овец, когда не столько имущество, сколько закон ставили выше драгоценного права на жизнь¹⁵³. По описаниям А. Дайси знаменитые свободы достались англичанам не исполнении политических идеалов, а, скорее, в попутных приобретениях, в естественном «приращении» к старому доброму праву; гуманным правам, чтобы стать главной целью, нужно было, наверное, больше гуманизма и веры в человека, чем их было у англичан. Например, гражданскую