– Ты его любила?
– Знаешь, Паша, когда уехал Андрей, я решила всю свою жизнь посвятить тебе. Но ты не представляешь, какие трудные времена я переживала тогда! Мне так хотелось сделать тебя счастливой! А тут появился Андрей. Я думала, что все чувства во мне умерли навсегда, но он был мил, ласков и так заботился о тебе, что я не заметила, как влюбилась, и мы стали жить вместе…
– Заботился обо мне? – удивилась я и с горькой иронией в голосе добавила: – Как сегодня?
– Он говорил, что работал где-то за границей и приехал в село, чтобы укорениться здесь. Тогда я не знала, что он… что он…
– Он уже тогда проявил интерес ко мне? – спросила я.
– Я это заметила не сразу – клянусь!
– Что же мы будем делать дальше? – Я горько усмехнулась.
– Будем жить. Осталось всего четыре года.
– Гадкому утенку до чудесного превращения осталось всего четыре года? – иронично произнесла я.
– Понимаешь, Паша, у нас нет другого выхода. Нам нужны деньги, а я не могу заработать тебе на учебу.
– Мама, давай уедем вместе! – пылко сказала я. – Не надо мне никаких денег! Проживем как-нибудь вдвоем!
– Как? – Мама пожала плечами. – У нас нет денег даже на жилье.
– Тогда выгони его отсюда! Это же твой дом!
– Ты думаешь, я не пыталась? Сто, тысячу раз – бесполезно. Чем все заканчивается, ты знаешь.
– Все равно должен быть какой-то выход! – Я не могла так просто с этим смириться.
– Но ведь у нас есть надежда, наша надежда. Нам предстоит ею жить всего лишь четыре года!
– Я не знаю, мама, как мы их проживем, но, если ты считаешь, что это единственный выход, я согласна терпеть четыре года, – сказала я, подумав, что мама, наверное, все-таки права. – И я больше никогда не буду снимать свой мешок.
– Какой мешок? – мама не сразу поняла, что я имела в виду.
– Сарафан! – засмеялась я.
– Ничего, доченька, будет и на нашей улице праздник! Мы еще покажем, чего мы, рыжие, стоим! – со смехом произнесла мама.
– Мама, скажи честно, за что он сидел? – спросила я, и мама перестала смеяться.
– Ты хочешь знать правду? – уже серьезно спросила она.
– Да, – ответила я твердо.
– Какой бы горькой она ни была?
– Да.
– За педофилию. – Это прозвучало грустно и в то же время сурово, как приговор судьи.
Прощание с детством
Итак, я по-прежнему жила в родительском доме. Образ соседского паренька, когда-то такого желанного, ушел в небытие в тот день, когда я поняла, что мне еще четыре года придется играть роль Гадкого утенка. Я перестала мечтать о нем. Так бывает, когда мы понимаем, что до звезд нельзя дотянуться рукой, к ним можно только долететь, а крылья у меня были связаны. Я надевала свои монашеские одежды уже не с отвращением, а с удовольствием. Наверное, так чувствует себя черепаха под панцирем – ужасно неудобно, зато надежно.
Мне казалось, что отец после произошедшего притихнет и станет ценить благородство матери, которая не написала заявление в милицию после