Невозможность какого-либо реагирования суда на решения законодательной власти, за исключением их точного и неуклонного исполнения, была с готовностью воспринята «социалистической» марксистско-ленинской теорией государства и права. «Марксизм, – писал Л. Спиридонов, – например, учит, что право (норма) есть возведенная в закон (т. е. ставшая государственной) воля господствующего класса, определяемая материальными условиями его жизни… О полном произволе государства при формулировании юридических норм не говорил, пожалуй, никто»6.
Отсутствие каких-либо иных ориентиров, кроме действующего законодательства, фактически ставит суд в один ряд с органами исполнительной власти, делая его равно подчиненным господству законодателя. Во времена Монтескье, да и в более поздние исторические периоды, такой подход к судебной власти был оправдан существованием абсолютных монархий. Однако когда они исчезли или трансформировались в конституционные, а тоталитарные государства «выпали» из естественного процесса развития западной цивилизации, вопрос о возможностях судебной власти ограничивать произвол законодателя потребовал не только теоретических изысканий, но и институционально-юридической основы.
Такую основу составляют два компонента.
Во-первых, это ратификация государствами международных актов, закрепляющих обязательный минимум прав и свобод личности, что ставит эти акты на вершину иерархии источников права.
Пункт 4 ст. 15 Конституции РФ гласит: «Общепризнанные принципы и нормы международного права и международные договоры Российской Федерации являются составной частью ее правовой системы. Если международным договором Российской Федерации установлены иные правила, чем предусмотренные законом, то применяются правила международного договора».
При этом само содержание международного договора должно отвечать одному обязательному требованию: оно не должно влечь за собой ограничение прав и свобод человека и гражданина и не противоречить основам конституционного строя Российской Федерации (ст. 79 Конституции РФ). В компетенцию Конституционного Суда не входит проверка соответствия конституции ратифицированных международных договоров, он облечен правом разрешать дела о соответствии Конституции РФ «не вступивших в силу международных договоров Российской Федерации» (п. 2 пп. «г» ст. 125 Конституции РФ). Это обстоятельство в известном смысле превращает общепризнанные принципы и нормы международных актов после их официального признания в материальное воплощение права как масштаба прав и свобод личности, т. е. «территории свободы», куда не вправе вторгаться государство.
Во-вторых, это появление у судов новой, неизвестной Монтескье и его современникам функции конституционного контроля, в силу которой судебная власть обрела право фактически аннулировать, т. е. прекращать действие законов и иных нормативных актов в силу их противоречия конституции.