Но я сейчас про другое. Как, почему, из одних и тех же предпосылок мы с ней сделали прямо противоположные выводы?
Мне никогда не забыть, как однажды войдя в нашу никогда не запирающуюся ванную, я застала там Марфу, всю залитую кровью, зубами выдирающую из предплечья свежевставленный имплант.
– Что ты делаешь?! – завопила я. – Это же специально, чтобы уберечь тебя, дурочка, от всяких случайностей, ну чтобы если ты чего, или там с тобой кто-нибудь, так вот чтобы ты тогда не… Ну ты что, совсем ничего не понимаешь?! Марфуш, ты что, совсем ненормальная?!
– Он мне не нужен – процедила сестра сквозь плотно стиснутые зубы, глядя мне прямо в глаза холодными голубыми ледышками. Конечно, все она понимала.
– Да как же… да ведь ты теперь… – у меня просто не укладывалось в голове.
Всегда всем девочкам вживляют имплант с наступлением первых месячных. Делает это школьная медсестра, наряду с прививками и ежегодными измерениями роста и веса. Все знают, зачем это делается, хотя вовсе не все норовят немедленно воспользоваться предоставленной возможностью. Зачем? Все понимают, что это… ну так просто, на всякий случай. Имплант вживляется сроком на семь лет. Потом (а иногда и раньше) его обычно меняют. Или убирают, если девушка должна в скором времени замуж и хочет завести ребенка.
Нормальная современная женщина никогда не пустит такое дело, как зачатие, на самотек. Многие решают в пользу искусственного оплодотворения – так легче избежать врожденных заболеваний. После подсадки эмбриона в матку врачи рекомендуют обождать с сексом пару недель, до завершения плацентации, чтобы убедится, что все в порядке и никакие отклонения от плана будущим родителям не грозят. А потом уж можно с легкой душой и на долгие месяцы забыть о всяком предохранении.
Конечно, наша мама и ее сподвижники, а также некоторые особо экзотические религиозные секты не придерживаются в этом вопросе общепринятых норм. Они, точно в каменном веке, размножаются, так сказать, естественным путем. Тем не менее, большинство из них люди женатые, взрослые, сознательно сделавшие свой выбор.
Но Марфа?! Я просто не понимала – как она могла? Да и больно же это наверняка зверски! Я тогда, помнится, украдкой потрогала свой имплантант – прочно и глубоко засевший под кожей. Если не знать точно где, в жизни не нащупаешь. И чем он ей помешал?
– Почему, Марфа? – простонала я. – Можешь ты мне объяснить, почему?
Покончив со своим немыслимым занятием, сестра наконец повернула ко мне с перекошенное от боли лицо с закушенною губой и бешено сверкающими, полными непролитых слез глазами. Зажимая пальцами сочащуюся кровью ранку и наступая, как на поверженного врага, на валяющиеся на полу окровавленные ошметки ненавистного устройства, Марфа отрывисто процедила сквозь зубы:
– Потому, что я не хочу, чтобы за меня решали. Ничего.