Кириллу снова захотелось говорить и думать. Но говорил Брюс Уиллис. Вовка молчал. У них как случалось, либо говорил Вовка, а Брюс Уиллис молчал. Или наоборот. Чтобы между ними возникал диалог, они соглашались друг с другом, спорили – такого не наблюдалось.
К блестящей лысине Брюса Уиллиса приклеился березовый листочек, смахивавший на родимое пятно, а на левом плече синела поблекшая наколка: якорь, увитый цепью.
Брюс Уиллис закурил, Вовка не курил. «А я вот что хочу еще сказать, – человека, как я понимаю, его самого по себе, выходит, и нет» – неожиданно Брюс Уиллис приподнял градус монолога до философских обобщений. Вовка поморщился, но промолчал. "Стояла на этом месте церковь, люди были с Богом. А снесли церковь, с чем люди остались? – правильно, – с партией. Или без Бога. Или, как мы, с баней, – и Брюс Уиллис рассмеялся – место пусто не бывает».
Вовка поднялся и извлек из темного угла переносной приемник. Вытянул антенну. Размотал шнур и воткнул в розетку. Оказывается, в бане был свет. Покрутил колесиком с насечкой, отыскивая волну. «Пусть играет. Тихо сделаю» – хмуро процедил он и разлил по стаканам. Выпили. Закусили. Кирилл огурцом. "А вот говорят, что на том свете человек будет голенький. Душа его, как есть, без всяких примесей, без всей муры этой, что тебе в голову с детства вбивают. Что потом живешь, и думаешь, что это ты допер сам, что так нужно жить. Что тебе от кого-то что-то надо, и ты для кого-то представляешь ценность, и от тебя что-то ждут. Хотя, время от времени они призывают тебя отдать им свой голос». Довольный собой он напоследок затянулся и быстро затушил в тарелке окурок. "А как без примесей, так – или с грехами – то в ад прямиком, или с благодатью – в рай к наслаждению. Райские кущи вдыхать. То и там, и там – все мы похожи, обезличены, как в армейском строю, только разная степень кто покруче на что попал. А всяких индивидуальных особенностей, неповторимости натуры, всей этой мишуры – как не бывало… А если как у атеистов-материалистов в землю и ни гу-гу, – тогда только имя и даты на памятнике. И фотка выцветшая, в овале». Вовка посмотрел на Кирилла. Кирилл посмотрел на Брюса Уиллиса, и удивился. Брюс Уиллис мимикрировал. И теперь за столом сидел не Брюс Уиллис, а французский комик. У Кирилла вертелось имя, но он с трудом отдирал в своем захмелевшем сознании сильно слипшиеся разноуровневые культурные слои. «Луи де Фюнес!» – вскрикнул он. Вовка испуганно глянул на Кирилла. А лоснящийся Луи де Фюнес, как ни в чем не бывало, продолжил: «Остается одно только название, имя». " Зайдем теперь с другого конца: а как вы думаете, – посмотрел он, прищурясь, на Вовку и Кирилла – что заставляет одних всю жизнь сочинять музыку, писать стихи, малевать