Лихтенвальд из Сан-Репы. Том 3. Алексей Козлов

хрустальными помочами и грянулась в зеркало пола.

      В соседнем зале тревожно забегали ясельные нянечки, а потом снова бросились звонить во все колокольные инстанции.

      В нескольких залах и в администрации музея разрывался телефон. Мол, гадость-то какая случилась, не приведи, господи! Старушки взывали голосами средиземноморских сирен и плакальщиц.

      Ждать полиции пришлось, но недолго – часа полтора с гаком.

      Она уже была тут как тут, недрёманная.

      Их чуть не настигли в буфете, где всегда работал ночной распределитель для важных персон. Но Нерон так ловко закидал нападавших кремовыми пирожными, что они поневоле отстали.

      На некоторое время отступающих потеряли в густом дыме, невесть откуда взявшемся.

      Тут на сцене снова появился персонаж, уже виденный нами в Летнем Саду. Если мы помним, милиционер дал ему условное поименование «La Pushkine», которое в дальнейшем перекочевало сначало в уголовное дело, а потом – в листки «Их ищет «Интерпол».

      Некоторое время преступный Ла Пушкин крался вдоль стены административного корпуса музея, пугая прохожих баб ярко-зелёным лапсердаком, на котором гнездились обширные жирные пятна. Не надо спорить, это был вылитый Пушкин. Большая забинтованная голова. Белые лакированные башмаки с подвёрнутыми носами. Гигантская шапка кучерявейших волос вздымалась над поднятым воротником и бинтом. Грязная давно немытая, красная рубаха. Мясистые уши беззащитно оттопыривались. Чёрная пиратская повязка на левом глазу делала сходство абсолютным. Трость приковывала взор.

      В темноте его зад светился, как луна, а его лицо выглядело чёрным, как у негра во время гражданской войны между севером и югом.

      Но главное – это были его глаза, дикие, пылающие глаза настоящего поэта, глаза, которые говорят обо всём.