Измученный, с залитыми кровью руками, Годли выпрямился. Все мы слышали дыхание Хендерсона. Судороги конечностей стали сильнее. Но Хендерсон дышал, он был жив. Годли прополоскал руки в карболовом растворе. Затем он соединил части рассеченной мозговой оболочки, поместил резиновый дренаж в рану и зашил ее обеззараженной шелковой нитью. Один из ассистентов убрал зажимы с кожи головы, которые до того удерживали ее от попадания в рану. Он совместил ее края над отверстием в черепе и закрепил вокруг дренажа серебряной проволокой. Затем он наложил марлевую повязку, пропитанную карболкой, убрал ткань, окружавшую область операции, и перебинтовал голову.
Все молчали – может, от усталости, а может, от волнения. Ни слова не говоря, мы переглянулись. Я встретился взглядом с Беннетом. Он выглядел обессиленным.
Действительность была такова, что тумор был верно диагностирован, он был найден, он был удален – и пациент выжил. Это было одновременно очевидно и невероятно: опухоль мозга можно обнаружить и удалить. Это паразитирующее образование можно изъять из питающей его среды, и такое агрессивное вмешательство тем не менее оставляет больного жить. Беннет и Годли этой победой, одержанной над опухолью, начали новую главу в истории хирургии.
Через пять дней, утром тридцатого ноября я покинул Лондон, мучимый непереносимым приступом желчнокаменной болезни, которая впервые стала беспокоить меня много лет назад, в пору листеровской борьбы за применение антисептиков, и с тех пор следовала за мной по всему миру. Тогда боль, возникшая как гром среди ясного неба, была настолько сильной, что вынудила меня сделать решительный шаг и обратиться к хирургу, который был единственным человеком, отважившимся – еще за два года до моего приступа – на оперативное удаление пораженного желчного пузыря. Это был берлинский врач Карл Лангенбух.
За день до моего отъезда – двадцать девятого ноября – я заставил себя в перерыве между двумя приступами навестить Хендерсона в Национальной больнице.
Состояние Хендерсона было на удивление хорошим. Он хорошо выспался, был абсолютно свеж, даже оживлен и ел с большим аппетитом. Судороги и неистовые головные боли, превратившие его жизнь в ад, больше не повторялись. Он мог свободно двигать левой ногой. Только частичная до операции парализация левой руки переросла в полную. Беннет не без оснований утверждал, что во время операции при обнажении тумора были повреждены здоровые функциональные центры, отвечающие за работу левой руки. Но Хендерсон был совершенно готов заплатить полной потерей руки за освобождение от его главных мук. Место разреза было немного опухшим, а из все еще остававшегося внутри дренажа выделялся секрет, который, однако, не мог вызвать каких-либо опасных осложнений