Объявляя о своих дальнейших шагах, Кохер уже освободил правую долю щитовидной железы, перевязал несколько поверхностных вен и сделал надрез в области первого узла опухоли. Затем он завел палец внутрь разреза, долго ощупывал узел и в конце концов отделил его от здоровой ткани. Он имел неприятный голубоватый оттенок и был размером с голубиное яйцо. Открылось небольшое кровотечение. Кохер промокнул разрез губкой – кровь пошла слабее и остановилась. Его палец нащупывал на ткани щитовидной железы следующий узел. Снова надрез и вылущивание опухоли. Но в этот раз узел оказалось не так легко отделить. Когда он наконец поддался, выяснилось, что это лишь одно звено и что он связан со вторым фрагментом опухоли, который был также удален. Видимо, эта область располагалась совсем близко от трахеи, поскольку все мы услышали хрип Эстер, мучительно боровшейся за воздух. Кохер ждал, пока закончится приступ, и после сделал глубокий надрез, намереваясь удалить четвертый узел опухоли. Ему потребовалось очень много времени, чтобы добраться до него. В результате в его руке оказалось образование размером с куриное яйцо, а также несколько небольших смежных узлов. В тот момент, когда стал виден последний узел, из раны брызнула кровь. Она окрасила шею Эстер и руки Кохера. Это заставило наркотизатора забыть о своих прямых функциях. Я почувствовал, как страх сковывает меня…
Кохер схватил губку, обернутую пропитанной йодоформом марлей. Он приложил ее к надрезу. Кровотечение стихло, но не прекратилось. Кровь, пульсируя, все еще вытекала из раны и струйками сбегала на грудь Эстер. Кохер снова прижал к шее Эстер губку. Голосом, в котором чувствовались твердость и самообладание, он проговорил: «Я указывал на то, что опасность кровотечений – главное препятствие для удаления опухоли. По моим сведениям, такое кровотечение однажды заставило Бильрота удалить не часть, как планировалось, а всю железу, только чтобы перевязать поврежденную артерию. Мы не можем последовать этому примеру, поскольку экстирпация приравнивается…» Он прижимал к разрезу новую губку, но кровь все еще сочилась из него. Мне уже виделся конец – конец всех стараний, надежд – и начало череды разочарований, злобы и обвинений. Кохер тем временем не оставлял попыток остановить кровь. И совершенно внезапно кровотечение прекратилось, и Кохер выпрямился. Несколько раз он глубоко вздохнул. Затем он приступил к перевязке сосудов и удалению из разреза лишней крови.
Уже на первый день после операции, к моему огромному облегчению, стало ясно, что голос Эстер не пострадал. Несколько дней ее мучил жар, что не вызывало беспокойства Кохера: он считал это вполне закономерным в первые дни после операции, даже если и нет никаких