– Ты уже размечтался, как нам будет здорово вместе? Да, Берлуваджи? – он кивнул. Отнекиваться было бесполезно. Она видела блаженно-сладостное выражение его лица. Она торжествовала. Она смеялась над ним.
– Я убила тебя, Берлуваджи. Убила наповал, – она взяла его за лацканы пиджака. – Я еще раз убедилась в том, что все мужчины одинаковые. Все. Стоит их поманить ласковым взглядом, нежным словом, сладким поцелуем, и… они сразу же начинают мечтать о теплом гнездышке.
Джани хотел возразить, но Сандрелла не позволила ему открыть рта. Она крикнула:
– Я не желаю никого слушать! Я – вдова Робертино Маури, мне должна принадлежать вся Тоскана. Поэтому ты должен отказаться от своих владений и передать их мне. Принесите документы.
Сандрелла села в кресло. Джани сел напротив. Хотелось поскорее покончить со всеми формальностями и уехать.
– Прочти и подпиши, – приказала Сандрелла, когда секретарь положил перед Джани бумаги.
– Ты лишаешь меня всего, – покачал он головой, изучив документы.
– Я оставляю тебе главное – твою жизнь, – улыбнулась она.
Джани поставил свою подпись. Протянул бумаги Сандрелле.
– Моя мечта сбылась! – воскликнула она.
– Могу я поцеловать вас на прощание? – спросил Джани, зная, каким будет ответ Сандреллы. Не ошибся. Она подалась вперед, проговорила нежнейшим голосочком:
– Можешь получить пулю в лоб, если задержишься здесь еще на минуту.
– Чао, синьора, – Джани поклонился и быстро пошел прочь. На душе было скверно. Он только что отказался от фамильного замка. Несколько поколений Берлуваджи возделывали эту землю. Им принадлежали лучшие виноградники и оливковые рощи.
Джани чертыхнулся. Мысль о том, что одно из красивейших архитектурных сооружений Тосканы Вилла-Паджио-алле-Мура теперь будет принадлежать Сандрелле Маури, больно ударила в солнечное сплетение. Джани остановился, перевел дух. Было поздно жалеть о содеянном. Да, он, Джани Берлуваджи, предал всех. Это скверно, но не смертельно. Угрызения совести скоро пройдут. Он не склонен к долгому самобичеванию.
Джани остановился у ворот, посмотрел на старинное здание Виллы-Гарцони, обхватил голову руками, простонал:
– Мне так тошно от того, что я впервые предал не женщину, а память… Да, да, я предал память своих предков ради того, чтобы обладать женщиной. Стоит ли она этого? Скорее всего, нет, если поцелуй Сандреллы заставил меня забыть обо всем на свете. Какая глупая штука жизнь, особенно когда принадлежит глупцу…
Глория сидела на берегу моря и смотрела вдаль. Туда, где океан сливается с небом, где рождается новый день. Больше месяца они с Маури жили на острове Лакемба. Все это время Глорию не покидало странное чувство тревоги. По ночам ей снились улочки Кракова. Снились крокусы и маргаритки, выросшие в палисадниках. Глория не предполагала, что так сильно будет тосковать по Европе. Здесь, в царственном безмолвии, ей не хватало городского