Соседи по деревне, те самые, которые обещали бабушке Дашу в большой город отправить, приняли ее как родную. Все хозяйство, что от бабули осталось, они готовы были купить. На том и порешили.
Когда Дарьины родители в деревню заявились, там уж все было сделано. Никакого наследства им не полагалось. И хоть Дарье не было еще восемнадцати лет, и полгода положенных не прошло со дня смерти бабушки, глава сельсовета Степан Мартыныч все оформил так, как надо.
Родители даже на кладбище не пошли. Выпили в бывшем бабулином огородике привезенную с собой бутылку водки, оборвали весь лук с грядки, и уехали, не попрощавшись.
А Даша еще через недельку появилась в городе. В сумочке у нее лежали документы, среди которых новенькая сберегательная книжка с немалой суммой денег, и билет на поезд до города на Неве.
Она в этот день походила по магазинам, купила себе новую обувь и одежду и пришла к подруге Людмиле.
– Уезжаешь?
– Уезжаю…
– Напишешь?
– Конечно…
– Пашке что-нибудь передать?
– Передай, что он хороший…
Весь десятый класс за Дашей ухаживал Паша Рябинин, одноклассник. Может быть, она бы ответила на его любовь, но от слова этого шарахалась, как от чумы. Из-за «любви» мать в свое время села на стакан, забыв о муже и ребенке. Да и физические проявления этой самой «любви», которой Даша насмотрелась в детстве, не привлекали ее, а отталкивали.
Поэтому, ухаживания Паши Дарья аккуратно отвергала. Он не понимал, почему. И однажды она ему сказала:
– Я никогда!… Ты понимаешь? Никогда не смогу ответить тебе «любовью»!!!
Пашка даже предлагал Даше уйти из дома, и жить у них. И даже с мамой своей, учительницей русского языка и литературы из их школы, Марией Антоновной, договорился.
А Даша расплакалась, и еще больше замкнулась.
– …Передай, что он очень хороший. И пусть он будет счастлив…
Она переоделась у Людмилы во все новое, выбросила свои заношенные тряпки в ящик у помойки, последний раз посмотрела издалека на окна своего барака. В их комнате рама болталась на одной петле, и противно скрипела. Она скрипела так уже лет десять. По осени отец захлопывал ее намертво, обещая починить… в следующем году, да и забывал. До рамы ли было…
Потом, стоя у вагонного окна, она смотрела, как убегает под горку, скрываясь за сосновым бором, ее город. Ей жаль было расставаться с Людмилой, она чуть не расплакалась на плече у всхлипывавшей и дрожащей толстой тети Дуси. И все. Родителей тоже было жаль, но как-то по-другому. Не объяснить как. Больше было горечи за украденное ими детство. И в какой-то момент промелькнуло даже однажды услышанное от бабушки –