В одной с ним комнате жил Костя Чиков. Очень положительный, очень вежливый, очень спокойный человек с очень масляными черными, как у «лица кавказской национальности», глазами. Но только «как», потому что национальность имел самую что ни на есть русскую – из коренного нижегородского крестьянского рода. Костя оканчивал вечерний политехнический институт. Выпивал редко, умеренно, буквально только по праздникам, женщин к себе не приводил и не ходил к ним. То есть, был очень положительным товарищем, приятным во всех отношениях, не ронявшим ни «чести, ни совести нашей эпохи», будучи членом КПСС, единственным и неповторимым во всем нашем общежитии.
Часто заходил к нам в гости сосед Иван Никанорович Слепышев, обсудить какую-нибудь важную политическую проблему вроде покушения на президента Соединенных Штатов или победы революции на Кубе. Никанорыч имел жену, детей, почтенный, за сорок лет, возраст, лысину и страсть играть в шахматы. Работал он в механическом цехе слесарем по обработке металла высокой квалификации. Очень гордился и профессией своей, и квалификацией. По субботам, если острая производственная необходимость не призывала его на любимое рабочее место, Никанорыч устраивал себе небольшой праздник: вечером мылся в бане на улице Новой, после чего выпивал бутылочку портвейна «Три семерки»…
Эта процедура неизменно приводила его в состояние благодушия и пробуждала творческие силы. Слепышев ощущал острую потребность немедленно свершить подвиг. Он заходил в нашу комнату и вызывал нас на поединок. Разумеется, шахматный. Переиграли мы с ним все, оптом и в розницу. И знали одно его коварное свойство: он не мог уйти спокойно после проигранной партии. Если такое случалось, а такое случалось частенько, Никанорыч плохо спал ночью, а с раннего утра громыхал в дверь, требуя немедленного реванша. Выход напрашивался один: проигрывать ему последнюю партию нарочно – в целях милосердия. Но бдительный Никанорыч подвохи замечал, обижался и настаивал на честном бое. Тогда оставалось другое – не играть с ним совсем. Иван Никанорович обижался еще больше и начинал тихо страдать… Чаще всех не выдерживал его несчастного вида Володя Честнов и с деланно бодрым видом садился за игру. Постепенно игра захватывала и его – тоже заядлый шахматист был – сражения затягивались часто до глубокой ночи. Затем Володя с чувством выполненного долга спокойно ложился спать, а чувства Никанорыча зависели от исхода последней партии, а от этого зависела продолжительность нашего утреннего сна – чуть свет он почти деликатно стучался