Кроме странных сарафанов, у уралок есть и еще особенность: они все говорят, жеманно пришепетывая. Не думайте, что это какой-нибудь врожденный порок. Это просто здешняя мода, вошедшая в обычай и переходящая от матери к дочери вместе с бабушкиным сарафаном. Мужчины не прешепетывают: это принадлежность одних женщин. Очень может быть, что говорить «целовек» вместо «человек», «доцка» вместо «дочка», считалось даже некогда особенною красотой в женских устах. Теперь словечко «цяво?» произведет не больше впечатления, нежели простое «чего?».
Что касается лично до меня, я нахожу это пришепетыванье очень противным, и очень рад, что в семействах чиновников (так называют здесь всех без исключения офицеров) эта особенность женского говора мало помалу исчезает.
К слову замечу, что напрасно некоторые описатели здешнего быта приписывают уральским женщинам какой-то младенческий лепет, утверждая, будто они говорят «отсельница» вместо «отшельница», «сяляфанцик» вместо «сарафанчик» и т. д. После этого оставалось только сказать, что уралки называют Урал «Улялем», а себя «уляльками». Ничего подобного вы не услышите. Це вместо че оттого-то особенно и поражает слух, что звук ше не заменяется звуком се и буква р выговаривается твердо…
…Не менее патриархален обычай уральцев возить в свое собрание девочек от пяти до пятнадцати лет включительно. Зато они и не учатся ничему, кроме пляски да деланья глазок молоденьким офицерам.
Я сам был невольным свидетелем, как одна девочка лет двенадцати отцепила от своего браслета золотое сердечко, дала его своему кавалеру лет двадцати пяти и прошептала очень выразительно «твое навеки!».
Человеку во фраке не так легко попасть на пирушки простых казаков, как на чиновничью ассамблею. Присутствие такого гостя только смутит общую веселость. Поэтому я лишь раз рискнул быть, на святках, на вечеринке в доме, где была невеста. Девицы и молодые люди играли в тесной комнате в веревочку, пожилые женщины грызли подсолнечные и тыквенные семечки, обыкновенное здешнее лакомство, и тихо разговаривали, мужчины сидели особняком в комнате рядом, еще более тесной, и тоже вели разговор за подносом с водкой и закуской. Может быть, по случаю некстати затесавшегося гостя игра в веревочку была совершенно безжизненная. Молодые люди или холостяки, как называют здесь, еще проявляли некоторую веселость, но девушки стояли кружком, держась за веревочку, словно деревянные. Бесстрастно выходила которая-нибудь из них в середину, бесстрастно подходила к которому-нибудь из юнош, державшемуся за веревочку и тихо ударяла его по рукам; рук никто не отнимал, и потому игра представляла томительное однообразие…
…Я не знаю ничего более темного и безотрадного, как семейный кров уральца, по крайней мере для постороннего человека, входящего