Забрав вещмешок с тушенкой, он вернулся назад. Политрук сидел в коляске, разложив перед собой еду, и пил вино из горлышка бутылки.
– Ну и вино у них вкусное! – поделился он с Сашей впечатлением.
Саша присел на сиденье мотоцикла.
– Времени у нас мало, политрук, думаю – четверть часа, не больше. Что с ногой? Идти сможешь?
– Сквозное пулевое. Болит, сволочь. Как пройдешь, ногу натрудишь, кровить начинает.
«Стало быть, политрук не ходок, скорее – обуза», – промелькнуло в голове у Саши.
Шумилин как будто прочитал его мысли.
– Ты что удумал? Один уйти хочешь?
– Если бы хотел, не вернулся бы, – усмехнулся Саша. – В мешке – тушенка.
– О! Здорово! То ни гроша, а то вдруг алтын! – пьяненько хихикнул политрук. На голодный желудок его развезло.
– Я сейчас бинты поищу, видел где-то, – поднялся Саша. – Перевязать тебя надо.
Индивидуальные перевязочные пакеты Саша видел в ранцах у немцев. Он принес несколько штук, сложил их на коляску мотоцикла.
– Скидывай галифе!
Политрук стянул брюки.
Осмотр раны Сашу не порадовал. Выходное отверстие гноилось, вокруг него – краснота. «Как бы гангрена не приключилась, – обеспокоился Саша, – ему бы сейчас врача и перевязку».
Он прошел по поляне, нашел листья подорожника. Ополоснув в воде, приложил их к ране и перевязал немецким бинтом.
– Ловко у тебя это получается, – похвалил его политрук.
– Это от бабушки. Пацаном еще был – то коленку собьешь, то занозу загонишь. Вот она подорожник и прикладывала.
Политрук попытался натянуть галифе.
– Стой! – остановил его Саша. – Надевай немецкую форму!
– Ты что?! Чтобы я, красный политрук, – и вражью форму надел?! Да ни за что!
– А теперь послушай меня. Ты со своей ногой далеко не уйдешь, рана гноиться начала. А до линии фронта, по моим прикидкам, больше двухсот километров. Сможешь ты их пройти?
Политрук отрицательно покачал головой.
– Потому я и предлагаю тебе переодеться в немецкое. Форму натянем, очки мотоциклетные, каски. Сколько сможем, проедем. Глядишь, и рана твоя подживет.
– Ты думаешь, кто-нибудь поверит, что мы немцы?
Политрук провел рукой по лицу, заросшему недельной щетиной. И в самом деле: немцы выбриты чисто, гладко, а у политрука не лицо, а рожа – как у оборванца. Но ведь должны же у немцев бритвенные принадлежности быть!
Саша перевернул ближайший к нему ранец, высыпал его содержимое на землю. Нашлась и бритва – опасная, и помазок, и кусочек мыльца.
– Садись, политрук, побрею!
Он развел в немецкой жестяной кружке мыльце, помазком нанес пену на лицо политрука, осторожно выбрил. Опасной бритвой он пользовался в первый раз, и с непривычки было неудобно.
Политрук с наслаждением провел рукой по лицу.
– Эх,