– Если гноиться начнет да антонов огонь приключится, умрешь ведь. Нет сейчас докторов и больниц.
– Тогда смотри.
Олеся принесла из избы чистые тряпицы и кастрюлю с теплой водой. Она умело отмочила водичкой заскорузлую повязку и сняла ее. Осмотрев рану, заметила:
– Врун! Никакая это не колючая проволока! Видела я уже раны, даже перевязывала, когда наши отступали. Это сквозное пулевое ранение.
– Надо же! – делано удивился Саша. – А я думал – проволока.
Девушка внимательно посмотрела в глаза Александру и промолчала. Она промыла рану водой, приложила сухой мох, как еще наши деды в старину делали, и перевязала чистой тряпочкой.
– Где рубашка твоя?
– Сушится.
Олеся подошла к веревке, на которой сушились штаны и рубашка. Брюки только осмотрела, а рубашку тут же сорвала с веревки.
– Кровь на ней и рукав рваный. Выкинуть надо!
– Нет, лучше в печке сожги, чтобы следов не осталось.
Олеся усмехнулась, но перечить не стала и ушла в избу. А вернувшись, повесила на веревку сухую и чистую рубашку.
– Этак, пока отец вернется, у него одежды не останется. Почему одежда сырая? Дождя вроде не было, – Олеся испытующе смотрела Саше в глаза.
– По ручью шел, собак со следа сбивал, – вынужден был признаться Саша.
– Так за тобой немцы гнались?
– Именно.
– И где же они?
– Я быстрее бежал, – пошутил Саша.
– Ты чего-то не договариваешь!
– Что ты ко мне пристала, как банный лист? Ты что, следователем работаешь? – Саша едва удержался, чтобы не добавить «в НКВД».
– Ладно, не хочешь – не говори. Все равно сама все узнаю. Вставай, снедать будем.
– О, хорошее дело! А то – ружье сразу на меня. Да «где был, что делал»? Как сварливая жена…
– А ты женат?
– Нет, если тебе это интересно. И детей у меня пока нет.
Ели молча. Саша уплетал за обе щеки суп с клецками, потом – картофельные оладьи. Все с пылу, с жару, вкусное. Эх, сейчас бы мясца кусочек да стопку водочки!
Подхарчившись, он почувствовал, как неудержимо потянуло в сон. И то сказать, за последние трое суток он едва ли десять часов спал, а уж пешком отмахал! Веки закрывались сами собой.
Глядя на Сашу, Олеся почувствовала к нему жалость и какое-то необъяснимое пока доверие. Заметив, что он клюет носом, она сказала:
– Ложись, ты что-то совсем квелый.
Саша направился к двери.
– В избе ложись, на отцовой кровати.
Она проводила его в комнатку, указала на кровать. Была кровать сделана своими руками, грубовато, но даже не скрипнула, когда он лег. «Добротно сработана», – про себя похвалил мастера Саша. Перина пуховая, мягкая, давно не спал на такой. Сон навалился мгновенно.
Проснулся он от громкого стука в дверь.
– Да что такое, выспаться не дадут!
На стук пошла открывать дверь Олеся. Саша же лихорадочно одевался: не хватало, чтобы соседи увидели его в избе девушки раздетым.
Но