Он подошел ко мне и сказал: «Ну вот мы и встретились, соловей ты наш сибирский!»
А потом просто положил мне на темечко свою ладонь. Через несколько мгновений я почувствовал, как она стала очень горячей… Правда, это горение не жгло и не пугало… При этом он молча смотрел мне прямо в глаза. И вот уже перед моими глазами замелькал калейдоскоп каких-то старинных текстов и даже ясные картинки…
Здесь Ершов сделал краткую паузу. Убедился, что Вяземская слушает внимательно, продолжил…
– Картинки эти касались уже даже не моей жизни, а как бы всей нашей страны. Более того, они рассказывали о завтрашнем дне России, точнее, даже о том, что будет через несколько сотен лет наперед… Так прошло какое-то время… Но что было после того, я уже не помнил, очевидно, потерял сознание…
А когда я очнулся, то увидел испуганного отца с вестовым. Они нашли меня на краю той самой полыньи, куда сгинули наши сани. Сказали, что повернули сразу, как только увидели, что мы не идем им вслед…
«А как же тогда все то время, что я провел в раю?» – подумал я.
– Очень даже любопытно… – заметила Вяземская.
– И я о том же. И в заключение, мой батюшка – Павел Алексеевич, – продолжил Ершов, – так никогда и не рассказал об истории, приключившейся со мной, Ефимии Васильевне, а я, уже в свою очередь, молчал обо всем этом до сего дня…
– Действительно, как в сказке… – лишь негромко произнесла Татьяна.
– А наша жизнь и есть сказка… О, если бы мы это ведали, или хотя бы захотели понимать. А то ведь засоряем головы своим детишкам всякой обезбоженной ерундой детских советских писателей…
– Давайте не будем об этом… – попросила Вяземская.
– Приходится… Когда же вы поймете, что ваша система образования и так уже не одно поколение детей лишила душ, занимаясь вивисекцией Слова, вы вычищали из того, что называется образованием, Первообраз, не желая слышать, что образование есть введение малых чад в образ Божий, наделение их такими понятиями, как милосердие и сострадание, целомудрие и чистота помыслов, любовь к труду и отечеству, почитание родителей… И, конечно же, понятием христианской Любви. И к Богу, и ближнему!
Но я ведь пришел к вам совсем не за этим… Уважаемая Татьяна Виленовна, милая вы наша, мне ведь очень помощь ваша нужна. До сего дня не могу понять, за что Господь не допускает до Себя мою исстрадавшуюся душу… А я очень устал среди вас… Слышать, видеть все то, что происходит с современной Россией… Поверьте, больно! Вы бы спросили у кого из живых… Может старец какой или знакомый батюшка церковный что-то посоветуют. Очень вас прошу…
Ершов еще раз улыбнулся своей трогательной улыбкой и снова исчез.
А утром Вяземскую пригласили в Тюменское отделение ФСБ.
Татьяна Виленовна сидела в каком-то кабинете и смотрела видеозапись того, как она в музейном комплексе Тобольска доставала дневник Ершова.
Рядом