Потом попытались что-то сказать дети, но слезы душили их, а трепетные сердечки бились немилосердным образом, и они стояли, раздираемые противоречивыми чувствами: им хотелось обнять своего родителя, прижаться к нему, как в детстве, но в то же время что-то сдерживало их помимо собственной воли, не давая возможности сделать этот последний шаг к любимому человеку.
И когда все желающие высказались, слово снова взял Петр Павлович Ершов.
– Благодарю вас, господа! Искренне благодарю всех за добрые слова. А теперь позвольте мне занять подобающее церемонии место, а вы уж начинайте поминальную трапезу…
И Ершов в полной тишине лег в гроб, сложил руки на груди и с блаженной улыбкой на лице закрыл глаза…
Гости буквально оцепенели.
И вдруг рюмка, которая была традиционно налита для покойного и прикрыта куском черного хлеба, неожиданно для всех глухо треснула, словно сделала облегченный выдох, и водка, истекающая, как слеза, стала медленно впитываться накрахмаленной скатертью.
– Действительно, грустное зрелище, – раздался за спиной Татьяны голос Ершова.
Она обернулась. Он снова стоял перед ней: все такой же, каким она увидела его в Москве: молодой и красивый.
Вяземская бросила взгляд в сторону гроба: Петр Павлович продолжал все так же смиренно лежать в гробу.
– Зачем все это? – в недоумении прошептали губы Вяземской.
– Натура творческая… А вокруг такая тоска, я бы даже сказал, забвение и полное одиночество. Все, что сегодня на похоронах, точнее, на их репетиции говорили в наш адрес, все это неправда. Точнее говоря, слова правильные, какие в таких случаях положено говорить, а вот в сердцах их совсем иное. Не смогли они простить нам ни талантливой сказки, ни университетского образования, ни попытки создания собственной школы преподавания. Мелкие интриганы и завистники. Да вы и сами очень скоро все это испытаете на своей собственной шкуре…
Вяземская задумалась над услышанным…
– Гражданка, просыпайтесь, ваша станция… Поезд стоит две минуты.
Вяземская открыла глаза и не сразу поняла, где она находится. И лишь перестук вагонных колес на соседних путях помог ей сориентироваться. Она стала быстро собираться и уже через минуту со своим чемоданом и портфелем была в тамбуре вагона.
Утром следующего дня, зайдя на кафедру и отчитавшись за командировку, Татьяна Вяземская первым делом зашла навестить родителей. Отец, как оказалось, с вечера уехал на рыбалку, а вот мама – Надежда Леонидовна – была дома.
Они пили зеленый чай с медом. Потом какое-то время в молчании посидели в прохладной гостиной. Первым разговор начала мать.
– Танюша, ну как ты съездила? Поди, устала? По телевизору показывали: в Москве жара несусветная и все в дыму…
– Да, матушка, мне там не сладко пришлось.
– Как Александра? Все митингует?
– У нее сейчас новое увлечение – астрологией занялась.
– Астрологией? Тоже, поди, бесовское