Я чувствовала себя рецидивисткой со стажем, случайно бездарно попавшейся в руки закона. Даже думалось, что хуже быть не могло.
У меня отобрали паспорт и для чего-то долго его проверяли. Хорошо, разрешили позвонить Эдику. После того, как я заплатила штраф и вернула себе документы, мне любезно позволили дождаться приятеля в участке, для большего унижения в камере.
– Комарова! – гаркнул нервный лейтенант, не вставая из-за стола. – Выходи!
Высокий солдатик, громыхая, отворил замок и с глумливой улыбкой наблюдал, как я на цыпочках иду на выход. Девица в короткой юбке недовольно крикнула, снова прикуривая:
– А я когда?
– Сиди! – еще шире осклабился тот.
Эдик выглядел скорее сбитым с толку, нежели расстроенным. Он в высшей степени недоуменно разглядывал помещение, умалявшее о ремонте, как голодающий о куске хлеба, и вид моего приятеля так и кричал о жизненном благополучии. Вот его блуждающий взгляд остановился на моем осунувшемся виноватом лице, и он выдохнул, подавшись ко мне:
– О Господи, Маша! Я так волновался!
Скорее из благодарности, что он вытащил меня отсюда, нежели от радости, я обняла его, почувствовав знакомый сладковатый запах одеколона.
– Привет! – Я неловко отстранилась. – Ты мне обувь привез?
– Да, и очки, – спохватился Эдик, вытаскивая из кармана окуляры, а из пакета зимние ботинки.
– Смотри за невестой получше, – хохотнул лейтенант и переглянулся со скалящимся солдатиком-дежурным, – ее с балкона чужого сняли. Как туда попала, признаваться отказалась!
Я бросила на милиционера злобный взгляд, полный презрения, и гордо шагнула на улицу, тут же запнувшись о высокий порожек.
Долгая ночь закончилась, и, наконец, на небе засияло солнце. Сугробы сверкали так отчаянно ярко, что становилось больно глазам. Люди выдыхали клубы белого пара и кутались в шарфы. Рядом со зданием милиции стояла наряженная бумажными потрепанными гирляндами елка, и вокруг хороводом выстроились остывшие ведомственные уазики.
В салоне автомобиля было тепло, от баночки с освежителем знакомо пахло ванилью. Я откинулась на удобном кресле, и тут же почувствовала, как закрываются глаза. Эдик положил руки на руль, они заметно дрожали. Он был натянут, как струна, и, вероятно, очень хотел выяснить отношения.
– Эдик, – я широко и бессовестно зевнула, – не надо задавать вопросов сейчас, ладно? У меня была тяжелая ночь, и я очень хочу отдохнуть.
Высказавшись, я блаженно закрыла глаза.
– И все? – неожиданно вспылил он. – Это все, что ты можешь мне сказать?! Не задавать тебе вопросов?! Ты убегаешь куда-то, пропадаешь на всю ночь и, в конце концов, звонишь из милиции! Теперь ты хочешь, чтобы я не задавал тебе вопросов?!
В моей сумке ожил телефон, веселым чертиком он заплясал в тряпочных внутренностях, крича смешную песенку.
– Выключи