– Прощения просим, но сначала к благочинному, – отвечал тот.
«Дисциплина-то у них армейская», – заметил про себя Степан Петрович.
И оказался прав. Несмотря на то, что случилось что-то из ряда выходящее, суеты среди братии не наблюдалось.
Монахи проводили его в конюшню, которая оказалась трёхстенным пристроем к мастерской. Впрочем, внутри сена было вдоволь, и сухо. Рослый жеребец гордо шагнул туда, даже не взглянув на двух монастырских лошадей, стоявших в стойлах.
В конюшне Степана Петровича нашёл давешний парнишка.
– Благочинный повелел вас накормить и на ночлег пристроить.
– И на том спасибо. Тебя как звать-то?
– Архипкой кличут. Второй год здесь пономарствую. В послушники готовлюсь.
– Ну, а меня Степаном Петровичем зови. Так, что у вас случилось-то?
Штаб-ротмистр взглянул в ночное небо, и увидел её, Вифлеемскую звезду. Перекрестился. Во всю ширь своих богатырских плеч.
В трапезной Степана Петровича ждал ужин. Обеденная зала пустовала, и он уселся за длинный дощатый стол. Молчаливый послушник поставил перед ним деревянную миску с тёплой пшённой кашей, приправленной грибами, крынку со сметаной, по случаю окончания поста, каравай хлеба. Архипка уселся чуть поодаль.
– Значит, говоришь, скит сожгли вместе со старцем, да ещё дьявольскую метку оставили? Садись ближе!
– Нельзя мне, барин.
– Послушание что ли?
Парень кивнул.
– Строгий у вас устав.
– А как же по-другому, барин? Нечистый он, слабину сразу почует!
– И скит тоже спалил нечистый?
– А то кто же?
– А ты, парень, сводишь меня поутру на то место?
– Дык благочинный запрет наложил.
– Да ты, брат, боишься!
– И ничего я не боюсь! – сверкнул Архипка глазами. – А только как я запрет нарушу?
– Ну, давай, веди меня тогда к благочинному. Представиться-то нужно честь по чести.
Благочинный, отец Фёдор, не старый ещё мужчина принял гостя в своей келье, ничем не отличавшейся от остальных.
– Далеко путь держите? – спросил он, благословив коленопреклонённого штаб-ротмистра.
– На Кавказ, батюшка, в Нижегородский драгунский.
– Провинились, значит?
– Был грех.
– Бог судья. А где денщик ваш?
– В Чернигове дожидается.
– А вы, стало быть, в одиночку. На ночлег-то вас определили?
– Спасибо за кров и пищу.
– И вас спаси Господи. Ну, помолясь и почивать! Дело-то к утру движется.
– Слыхал я, беда у вас приключилась? – спросил Стрешнев.
– На всё промысел Божий.
– Дозвольте мне к пожарищу съездить.
– А вам-то это к чему?
– Может, помогу чем. На войне всяким довелось заниматься.
– У нас здесь, сударь, своя война. Тоже брань, но духовная. Вы не обессудьте,