Памяти Е. М. Б.
В средней комнате все посвящалось другому;
был продуман предметов порядок и строй.
Утерявшие сущность и впавшие в кому,
эти вещи не могут общаться с тобой.
Пузырьки и термометры, зубы в стакане,
фотографии, перечни дел и забот,
прилегавшие к телу носильные ткани —
принимавшие форму, впитавшие пот.
Как печально предмета тщедушное тельце!
Как печальна должна быть предмета душа:
прослужил столько лет – и лишился владельца.
Как болезненна память, покуда свежа…
Он висел в изголовье хозяйской постели,
прикрепленный умелой хозяйской рукой.
Во дворе поливалки и птицы свистели,
как всегда стрекотали с утра день-деньской.
Голубой, точно карта, что, вместе с буссолью,
позволяет рассчитывать правильный курс,
восхваляя цыпленка с зеленой фасолью,
календарь безошибочно вычислил вкус.
В двух шагах от весны – самой поздней зимою —
он докладывал четко, как бравый солдат,
что приходится Пурим на двадцать восьмое,
и на том обрывался границею дат.
Был конец февраля, середина адара;
по оврагам мимозовый плыл аромат.
И висел календарь – очевидец удара.
И в окне кипарис был высок и космат.
…Ты идешь по когда-то знакомому дому,
в непривычно-привычной его тишине.
В средней комнате время течет по-другому,
и система отсчета висит на стене.
Delonix Regia (*)
(*) делоникс королевский (лат.)
Еще играли гребни алой пены
на августейших изумрудных кронах
могучих выходцев с Мадагаскара,
но осень, чьи успехи постепенны —
во множестве процессий похоронных —
ждала как неминуемая кара.
Под широчайшим плоским балдахином,
оберегающим покой монарший,
редел и уходил в прорехи сумрак,
и оставалось в кодексе старинном,
вобравшем жизни стольких персонажей,
страниц с раскраской – ровно на полсуток.
Лист—папоротник отделял двойчатки
и осыпался золотой тесьмою,
подготовляя почву для итога;
и комкались пунцовые початки,
а лепестки с пурпурною каймою
белели, как сенаторская тога.
Но исполинских тел и сухожилий
упрямой мощи вовсе не ослабил
тот, кто задумал их лишить регалий.
И, обнажив клинки зеленых сабель,
клялись деревья, что умрут – как жили…
А под землей их корни пролегали.
Paul Cezanne: мир и метод
Тому, кто умирал, а жил – внезапно,
кто чудом был избавлен от гарроты,
природу мира (или мир природы?)
дано постичь по методу Сезанна.
Глаз, ублажаем цветом, замечает
торжественную