Невея, с улыбкой, подбежала к отцу. Она всегда радовалась, когда он возвращался домой, даже если уходил ненадолго. Фарамор позавидовал сестре, ее детской непосредственности. Она не замечала состояния отца. Или замечала? Порой ему казалось, что он недостаточно хорошо знает Невею. Несмотря на возраст, девочка была стойкой, терпеливой. Если и плакала, то старалась, чтобы ее никто не видел. Скрывать слезы, как заметил Фарамор, она начала три года назад, после смерти матери. Невея редко смеялась, но еще реже ее лицо было мрачным, и только в больших серых глазах, порой, отражались ярчайшие эмоции. Фарамор не исключал, что сестренка видит душевную боль отца, но улыбается, желая таким образом растворить уныние.
Легис подхватил дочку и поцеловал в щеку. Проявление нежности он мог себе позволить только дома. На людях же палач должен оставаться всегда грозным, словно самим олицетворением суровости – так оговорено в ремесленном контракте. В нем описано много условий, которые приходилось соблюдать. Нарушить одно из них, значит, недополучить жалование. Но с Легисом такого еще не случалось.
Он поставил Невею на пол, подошел к сыну:
– Мне надо с тобой поговорить.
Фарамору не понравились проскользнувшие в его голосе интонации. Слишком серьезные. До ужаса – серьезные.
– Конечно, отец, – ответил он.
Отец и сын сидели за столом, на который сквозь небольшое окно падали лучи полуденного солнца. Снаружи доносились обычные звуки города: далекие выкрики зазывал на купище, цокот копыт и стук колес по мостовой от проезжавших мимо повозок. Звон наковальни из кузницы в конце улицы. Все было так мирно и обыденно, что Фарамору казалась рассказанная отцом правда дурным сном. Ему не хотелось верить в казни невиновных людей, в то, что отец изо дня в день вынужден бороться с самим собой. Верить не хотелось, но наполненные болью глаза отца были лучшим доказательством правды.
– Да, я совершил ошибку, – тихо сказал Легис. – Не знаю, о чем я думал? Это был какой-то порыв. Моя несдержанность может дорого обойтись, – он посмотрел в дверной проем, ведущий на кухню. Там за столом дочь резала овощи к обеду. – Боги, как бы я хотел, чтобы время повернулось вспять!
– Может, все не так плохо, как ты думаешь? – с надеждой спросил Фарамор. – Ничего ведь еще неизвестно. Думаю, отец, ты напрасно переживаешь.
Легис посмотрел в глаза сына цвета ледяной синевы, прошелся взглядом по его худому с длинным подбородком лицу, которое, судя по цвету кожи, видало больше тени, чем солнечного света.
«Сможет ли Фарамор постоять за себя и Невею, если меня не станет? – подумал Легис. – Он парень смышленый, но… В Великую Пустоту все эти „но“! Возможно и, правда,