– Женить его надо, – предложил опять Арчелия, – сразу на мир другими глазами будет смотреть.
– Это да, – согласился комендант, очевидно вспомнив, что и он, и его собеседник прибыли в этот мир со своими половинками (а сам Валерий сразу с двумя), – но проблемы доставки это не решит. А возить по тонне трактором… командир не разрешит.
– По тонне не разрешит, – согласился Георгий, – а по десять тонн? Сделай из пластика цистерну… да хоть кубическую – и вперед.
– А герметичность?… Впрочем, – стало видно, что заработала инженерная мысль, – сообразим какие-нибудь мембраны с односторонней проницаемостью…
Ильин убежал к лаборатории, а профессор Арчелия принялся обкатывать на губах зацепившее чем-то сознание фразу: «Односторонняя проницаемость». Он открыл крышку улья и… вместе с горестным возгласом улетели в пространство и эта фраза, и все проблемы коменданта, которыми тот недавно щедро делился с профессором.
Пчелиная семья была мертва. Все – и матка, и рабочие пчелы, и немногочисленные по случаю начала сезона медосбора трутни, и даже – понимал Георгий – детки в расплоде, тоже сейчас немногочисленному по той же самой причине. И соседний улей был таким же безжизненным. Но третий и четвертый (профессор едва не запел и заплясал) были живы! Пчелы деловито гудели, и Арчелия даже не обиделся на ту, что ужалила его за небрежный жест пальцем, придавивший насекомое.
Обычно он был весьма аккуратным; с пчелами ладил без всяких дымарей и защитных сеток. Теперешнюю свою ошибку Георгий объяснял только реакцией на гибель половины пасеки. Та самая сила, о которой думал с утра Арчелия, настигла ни в чем не повинных пчел уже здесь, в новом мире, через полмесяца после катаклизма.
Погибли как раз те ульи, которые он не успел обработать от варроатоза. Два других радовали своей жизнеспособностью – не менее удивительной, чем то обстоятельство, как стремительно и безжалостно клещи Варроа погубили две семьи.
Профессор осмотрел два живых улья; подумал – не стоит ли еще раз обработать бипином, небольшой запас которого он хранил.
– Нет, – решил он, – сейчас самый взяток начинается, – вот откачаем мед, разделю семьи, и можно будет опрыснуть. Только куда девать погибшие семьи? Пожалуй, лучше сжечь – вместе с ульями, рамками и медом – от греха подальше.
Его отвлекли – у пасеки, не решаясь ступить поближе к грозно гудящим пчелам (для других грозно – профессор воспринимал этот гул как прекрасную и животворящую песню природы), переминался с ноги на ногу негритенок Максимка. Георгий посмотрел на часы – половина третьего; занятия в школе закончились.
А Максимка наконец выпалил громко и достаточно чисто для человека, который три недели не знал, что на свете существует русский