– Действительно бриллианты? – спросил он, нисколько не сомневаясь, что подполковник и в этом вопросе прекрасно разбирается.
– И не только, – подтвердил Кудрявцев. Он повернул в руках поднятые с пола ножны, в которые уже вернулся клинок, и большой камень в основании его рукояти пустил в потолок нестерпимо яркий узкий луч, который никак не могла исторгнуть из себя простая стекляшка.
Сабля заняла свое место на стене, а командир взял в руки другой клинок – короткий, единственный из всех не отмеченный ни одним камнем. Уже на улице, под яркими солнечными лучами, Анатолий разглядел кожаные, явно очень старые ножны с едва различимыми письменами, вытесненными на них, и оценил хищную остроту клинка, чья волнистая сталь, казалось вбирала в себя падающие лучи.
– Настоящий дамаск, – подполковник кивнул собственным мыслям и протянул клинок Хашимулло, выполняя совсем недавно данное обещание.
Тот принял нож, немного поклонившись, попробовал прочесть письмена и вдруг резко побледнел, что для его весьма смуглого лица было очень непростой задачей. Он с благоговением приложил кожаные ножны с клинком к своему лбу и с куда более низким поклоном протянул их обратно подполковнику.
Сопровождал он этот жест речью на арабском языке, так что опять пришлось прибегнуть к тройному переводу. Анатолий вместе со всеми, собравшимися перед дверью в шатер товарищами (за исключением двух караульных, конечно), услышал:
– Не могу принять твой дар, русский командир. Этого клинка касалась рука самого пророка Мухаммада!
Вместо него ответил профессор – на русском языке, так что опять понадобилась помощь и Оксаны, и Бэйлы:
– Бери, друг. Этот нож не менее древний, но рука пророка его точно не касалась, – в голосе его было столько уверенности, что араб, поколебавшись, сунул все-таки клинок куда-то в свободно свисавшее с его плеч белое одеяние и, повернувшись, ушел к своему стаду.
Окончание фразы Романова, произнесенной почти шепотом, слышали, наверное, только Анатолий с Кудрявцевым:
– Потому что Мухаммед еще не родился, парень… А может и совсем не родится…
– Любоваться, наверное, на ножик пошел, – подумал Никитин про Хашимулло..
Сам бы он точно этим занялся сейчас. Вслух же он спросил:
– А с этим что делать будем?
Анатолий показал на Виктора, который, извернувшись, сел на песке со связанными за рукой руками. От его злобной гримасы не осталось и следа – перед шатром сидел парень с самым что ни на есть невинным выражением лица. Более того, он был полон оскорбленного достоинства, так что тракторист невольно восхитился. На вопрос командира: «Что не поделили?», – Анатолий, помявшись, ответил коротко: «Золото».