Не буду рассказывать о первом шаге и первом слове, о первой уловке и первом предлоге оказаться рядом. И о прогулке у моря при Луне я вам тоже рассказывать не буду.
Только не подумайте, что я так Витьке мстила или пополняла трофейный список, который потом, по осени – на исходе лета, предъявляют продвинутым подругам, не в пример Лариске. Может, в начале так и было, а потом… Да, я снова не о том, я не о романе, я о Нем хочу рассказать.
Я – не пацанка начинающая, он был не вторым после Витьки и даже не третьим… Но с ним сразу все было не так, как раньше. Не странно, а необыкновенно, не хорошо, а… прекрасно.
Иногда ночью, когда просыпаюсь в одинокой постели, мне снова чудятся его губы на моей разгоряченной соленой коже, его небритая щека на моей щеке. Я чувствую свои руки в его руках, и мне кажется, что наши тела – вновь единое целое. Мне мнится, что, наконец-то я – это я, вся, целая, а не осколок разбитой чашки… Я – почти совершенная, такая, какая и должна быть, я – живая… Не умею это правильно объяснить.
Я опять не о том, я о другом, я о наших с ним разговорах должна рассказать.
Как сейчас вижу, он сидит ко мне спиной и швыряет гальки в серебрящиеся в лунном свете волны.
– Какое оно… – Неспешно и тихо, будто сам с собой, говорит, – я и забыл, какое оно… море…
Он оборачивается, и на его лице я вижу счастливую улыбку. Это странно, я уже знаю, что он почти никогда не улыбается.
– Мы здесь всего на три дня, – продолжает.
Я лежу на пляжном полотенце и почти сплю.
– А что потом? Двинете в Абхазию? Туда сейчас все едут, – шепчу в ответ, не открывая глаз.
– В Абхазии я уже был.
Я открываю глаза и теперь вижу, как в болезненной усмешке искривилось его лицо.
– В Абхазии я уже был, – повторяет он, – семнадцать лет назад. Когда истекут эти три дня, мой отпуск закончится.
– Такой короткий отпуск? – удивляюсь я.
– Это самый длинный отпуск, – он усмехается. – Отпуск в награду, единственный за семнадцать лет службы.
– Ты военный? – Осмеливаюсь полюбопытствовать я, а сама бросаю взгляд на грубый белесый шрам на его бедре.
– Я был военным… семнадцать лет назад, – после длинной паузы отвечает он.
– А это… – Он замечает мой взгляд и вновь грустно усмехается. – Это моя память о Гаграх.
– Ты отдыхал в Гаграх?
– Я там воевал…
И он рассказывает мне о войне. Зачем? Правда, странная тема для беседы мужчины и женщины? «Разве на свидание зовут для того, чтобы говорить о смерти?» – с досадой вздыхаю я.
– …Пустые глазницы домов еще помнят меня…
Я слушаю, согласно киваю головой.
– Я что-то слышала об этой войне.
– О войне не слушают. И что ты могла слышать, если тебе было тогда всего семь лет?
«Получается, он знает, что сейчас мне двадцать пять? Откуда?» – неприятно поражаюсь я.
– Грузины