Александр, замедлив шаг, понял, что товара в магазине как не было, так и нет. А народ дежурит «на всякий пожарный». Новый год, а дома у всех хоть шаром покати, да и цены со второго января взлетят. Турчин усмехнулся и подумал, что, на их месте, он бы не стал тут зря мучиться. Ёлки тоже несли маленькие и хилые, пришедшиеся по карману. Ни один человек не улыбался. Прожив на свете тридцать два года, Турчин уже имел возможность сравнивать. Никогда, никогда не был таким отчаянно хмурым последний день года…
Войдя в кабинет Петренко, Александр крепко пожал руку сначала Геннадию Ивановичу, сидевшему за столом, а потом – Всеволоду Грачёву. Последний, расстегнув пиджак, развалился в кожаном кресле. Из-за выреза его джемпера цвета голубиного крыла высовывался вычурный узел галстука с булавкой «павлиний глаз».
– Оба вы нарядные! – Петренко, перестав копаться в бумагах, сдвинул очки на лоб. – А я вот подкачал. Выходной костюм никак их чистки не забрать – ни мне, ни жене. Да, в общем-то, мне уже и не по возрасту щеголять.
– Сорок два года – не возраст, – возразил Турчин. Он сел в другое кресло, напротив Грачёва. – Что случилось-то, Геннадий Иванович?
– Сейчас потерпевшие нам сами всё расскажут, – загадочно сказал подполковник, переглядываясь с Грачёвым. – Александр Никитич, тебе придётся заняться этой проблемой. Разумеется, вместе с Всеволодом Михалычем. Наверное, и Андрей Озирский подключится, если найдёт «окошко». Насчёт него никогда нельзя решать заранее, но рассказать стоит.
– Хоть я и не знаю пока сути дела, но уже отвечаю «есть!».
Турчин тоже расстегнул пиджак. В кабинете было жарко из-за раскалённого электрокамина. Вечно мёрзнущий Петренко доводил температуру в помещении почти до уровня бани.
– Так я приглашаю гражданку Муравьёву? – спросил Всеволод, стремительно вскакивая на ноги.
– Конечно! Она уже устала ждать, наверное, – сочувственно сказал Петренко и пояснил Турчину: – Женщину направили из Красногвардейского района. Там даже сразу и не сообразили, куда нужно обращаться. Сначала известили уголовный розыск. А потом уже наверху решили, что нужно подключиться нам.
Грачёв вернулся, поддерживая под локоть женщину лет сорока пяти, в колонковой жакетке и шапке из чернобурки. Турчин без труда определил, что потерпевшая близка к истерике или еле сдерживает слёзы. Не в меру раскрашенные веки дрожали, и под жёсткими от краски ресницами были видны белки. Малиновые, яркие губы большого рта тоже шевелились, тряслись, будто бы дама беззвучно разговаривала сама с собой.
– Садитесь, пожалуйста! – Ничего не понимающий Турчин придвинул ей стул, налил в стакан воды. – Постарайтесь взять себя в руки. На вас лица нет…
– Вас зовут Новелла Ростиславовна? – мягко, участливо спросил Петренко, мельком заглянув в бумаги.
Муравьёва подобрала под стул ноги в белых сапогах на толстых, словно слепленных из воска подошвах. Она несколько раз кивнула, пытаясь проглотить холодную кипячёную