Кроме того, наделение мягкого права «аурой средневекового романтического органицизма», по мнению Робилан, является анахронизмом, поскольку затеняет специфическую смесь спонтанных и организованных процессов, которыми характеризуются мягко-правовые режимы. «Тесная связь средневекового права с непосредственностью общественной жизни в эпоху Нового времени была разорвана и лишь частично восстановилась в постмодернистскую эпоху. В средневековом порядке пустоты, образованные из-за несовершенства политической власти, социум заполнял спонтанными и фактическими общественными отношениями. … в эпоху постмодерна разрастание мягко-правовых режимов в лучшем случае лишь частично восстанавливает фактичность и спонтанность. Мягкое право демонстрирует своеобразное сочетание стихийных и организованных процессов; оно все чаще основывается не столько на спонтанной координации, сколько на высокоорганизованных гибридных частно-государственных процессах принятия решений. … Кроме того, нео-медиевистская романтизация фактичности мягкого права весьма двусмысленна, поскольку, выдвигая на первый план личную автономию, свободу договора, эффективную гибкость и органическую адаптивность, она при этом маскирует неравенство в распределении, пропасть различий и структурные ограничения»117.
Многие авторы вообще подвергают сомнению фактическое существование lex mercatoria, задавая вопрос, действительно ли существовало что-нибудь подобное «автономной, основанной на обычае правовой системе, регулирующей торговлю»118. «Свидетельства противоречивы, — подчеркивает Робилан. — Сам термин lex mercatoria, хотя и упоминается в периоды Средневековья и раннего Нового времени в Северной Европе, редко использовался в Южной Европе; этот термин отсутствует в первичных источниках, дошедших до наших дней, а также в работах писателей о ius commune»119.