Результат такого жесткого воспитания не заставил себя ждать. Уже в юношеском возрасте Сергиенко стал трусом. Он стал бояться даже намека на возможную скорую драку, а любой, приближающийся к его лицу кулак не мог встретить иначе, как с сильно зажмуренными глазами. Он никогда не мог ответить старшему и более сильному в свою защиту. А только сглатывал слезы обиды и молчал.
Еще одним последствием такого многолетнего родительского «внимания» стала его развитая до болезненного состояния способность врать. Всем без исключения. По любому поводу и даже тогда, когда этого ему совсем не требовалось, и на него никто не нападал, требуя ответа за содеянное. Лгал он искусно и изощренно. С таким тоном в голосе и выражением лица, что вскоре все стали верить его самым неправдоподобным вымыслам. Не говоря уже, о тех случаях, когда он старался изо всех сил сохранить свою неприкосновенность. И эту свою, приобретенную по отцовскому недомыслию, склонность Виталий пронес сквозь всю свою жизнь.
Но самым чудовищным его приобретением после того общения с родителем стало почти постоянное желание мучить слабых. Особенно котят и щенков, которых, он просто убивал после многочасовых и изощренных по своей жестокости издевательств…
Перед призывом в армию Виталик только успел закончить автошколу добровольного общества содействия армии, авиации и флоту. Из-за чего, как он не хотел, его призвали на службу во внутренние войска. Его нежелание служить конвойником объяснялось очень просто. Район, в котором он родился и вырос, предполагал такое знание для своих обитателей. Среди уличных «учителей» было много тех, кто отсидел свой срок и не мог не поделиться радостями блатной жизни. В том числе и тем, за что именно необходимо ненавидеть ментов, попкарей и лягавых. [15]
Почти всю армию Сергиенко откатал на стареньком «Газоне». Точнее, нескольких, все из которых назывались одним словом «автозак». Он даже учебку закончил в Золочеве Львовской области откуда в свою часть приехал с лычками младшего сержанта на краповых погонах.
Но командовать сверстниками ему не моглось. Сергиенко стеснялся это делать.
Даже, несмотря на постоянные унижения отцов-командиров, стремившихся привить любовь к службе у младшего командира Сергиенко. После неудачных, многомесячных попыток сделать его настоящим сержантом-командиром отделения все смирились и, не смотря на свое звание, Виталий оставался рядовым водителем со всеми отсюда вытекающими последствиями.
Он, как и все шоферюги, до тошноты ремонтировал, точнее, реанимировал, свой умирающий «зак» [16], сбивая до крови пришедшим в негодность инструментом руки. Торговал в следственных изоляторах и колониях бензином, «сэкономленном» только путем исправлениями в показаниях счетчика спидометра и последующими записями в путевых листах. Стоял в оцеплениях, изредка, когда его ротного доставал некомплект,