Но, когда для города наступили тяжелые времена, Кауфманы перебрались в Цвикау. Строение вскоре совсем забросили – торговля год от года хирела, и нужды в больших складах не было. А ко времени, когда город начал медленно воскресать, от «склада Кауфмана» уже не осталось почти ничего: годные доски, брусья и балки разобрали домовитые горожане, прочее дерево сгодилось на топливо, а частью просто сгнило.
Бывший складской двор обнесли легкой изгородью и приспособили под огородик: плотно убитую копытами и тележными колесами землю вскопали, разбили грядки – пусть кривоватые, зато длинные. На половине грядок круглились капустные кочаны, ожидающие первых заморозков, – как тронет знобкий холодок, тут-то и посрубают их тяжеленными секачами; на других виднелись только холмики взрытой почвы – здесь еще недавно росла репа.
На месте, где когда-то стоял склад, темнел только заросший бурьяном длинный четырехугольник – остатки фундамента, большую часть камня из которого тоже выбрали горожане. В дальнем углу прямо из земли торчала обмазанная глиной труба, к небу тянулась тоненькая струйка дыма, а неподалеку Кристиан обнаружил крышку люка. Конечно, не ту, что была здесь прежде, – кауфмановскую, из вечного дубового бруса, а новую, сколоченную на скорую руку из горбыля. Закрепленная на ржавых петлях между уцелевшими лагами (доски пола тоже давно разобрали), крышка прикрывала вход в подвал, где в свое время складывали более ценные грузы вроде кулей с солью и коробов со скобяным товаром.
– Вот мы и пришли, – сказал отец Теодор. – Будьте добры, юноша со славным именем, поднимите эту крышку.
Из подвала пахнуло затхлым воздухом.
– Спускайтесь, не бойтесь.
Вниз вела деревянная лестница. В подвале было темно, и Кристиан, спустившийся по скрипучим ступенькам, несколько мгновений хлопал глазами. А потом в полумраке, едва разгоняемом отблесками играющего в печи пламени, оформились четыре густо-черных силуэта, с боков нависли угольные тени, и юноша отступил на шаг, безотчетно заслоняясь связкой хлебов.
– Ну что в темноте сидите? Масло бережете? Тоже дело… Все дома? – Священник высек огонь, затеплил висевшую под потолком лампу, и наваждение растаяло, как не было его: темные силуэты оказались тремя мальчишками и одной девочкой – всем лет по восемь-девять, не больше; а грозные тени обернулись косицами лука и чеснока, подвешенными на подпиравших низкий потолок столбах.
Кристиан огляделся. Вдоль левой стены тянулись длинные широкие нары, на полочках дожидались своего часа стопки разновеликих щербатых чашек и мисок, вдоль правой на дерюжках грудами лежала репа. Котелок сытно пыхал на грубовато сложенной печи: судя по запаху, варили ячменную кашу. Наверное, здесь даже было уютно – для тех, кто не имел никакого другого дома.
– Нет,