паломничество к дому твоему
ногами деревянными… в четыре
на первом этаже, в твоей квартире
трель жалюзи́ скрывает окон тьму
четыре ночи… двор соседний спит,
колеса спят, ограды и бордюры
сквозь облаков причудливых фигуры
по небу проплывает лунный кит
а лунный кот, топорща дыбом шерсть
дорогу мне к дверям перебегает…
но, суеверьями пренеберегая,
стою, светлеет небо, скоро шесть…
стремлюсь я мыслью, сердцем и душой
туда, за жалюзи́, за все препоны
мы все проникнуть за ограду склонны
запретных рощ, нам скучен путь домой
и ожиданью что-то помогло —
умывшись непроглоченной слезою,
я прикоснулся трепетной рукою
как бы к тебе, – погладивши стекло…
Глава XI
Где-то в августе… (до поездки)
Перебирая занятия, которыми можно заполнить остаток дня, я отследил очень простую мысль – даже занявшись чем-нибудь другим, я буду нетерпеливо стремиться к тому моменту, когда можно будет «поговорить» с тобой, то есть, написать тебе – наверное, это все-таки письмо – и попробовать развеять эту боль – боль, которая, конечно, не так выматывает, как зубная; но, с другой стороны, поскольку это психическая, душевная боль – она в большей степени поддается осмыслению, чем боль физическая; и в этом осмыслении проскальзывают элементы такой тоски, такого беспросветного отсутствия надежды, что чуть ли не восклицаешь – зачем мне все это? а потом думаешь – ну, сам же ввязался, и на этом фоне – не надо, не надо было ввязываться, разве тебе плохо жилось – и т. д.
Я шел сейчас темными улочками Гаспры, в одном из дворов играли дети; они кричали, шумели, ссорились – видимо, игра была всерьез; и я вдруг представил, что ты находишься среди этих детей, что эти играющие дети – твоё собственное детство, которое, сквозь призму моего восприятия, случилось совсем недавно – каких-нибудь десять лет назад. Мы тогда только переехали в Гаспру. Эти играющие дети осветили мне Гаспру, как некий кинофильм;