Решили компромиссно. Пенсию дали, хотя и проклинали за глаза эту настырную Харпер, место которой, по сути, должно быть рядом с мужем. Эх, если бы не честь мундира британской разведки… В то же время членам семьи решено было препятствий не чинить, не то уж будет перебор, и это сможет спровоцировать нежелательный выброс общественного мнения. Письма туда? Ради бога, пусть выстреливает в неизвестность. Перлюстрации на всякий случай, конечно, они будут подлежать, но дальше – флаг в руки, миссис Харпер, уж русские-то точно не доведут ваших посланий до вашего мужа, у них с этим строго, там вам не наша демократия под защитой королевы, там разговор с вашим братом короткий. В смысле, с вашей сестрой. Да и с адресом вы, кажется, не ознакомлены, не так ли? Ветер вам в парус!
В университете, где проходила стажировку, в этот свой приезд Присцилла появлялась довольно редко. Снова захлестнула любовь к Гвидону, так что было не до практики. В общежитие МГУ она сумела заскочить лишь через неделю после приезда, когда оба более-менее выдохнули и ненадолго оторвались друг от друга. Нужно было зарегистрироваться как иностранке. Там удивились тому, почему она отсутствовала всё это время и по какой причине так долго не несла документы для регистрации в ОВИРе. Стажёрка Харпер, в свою очередь, удивилась такому удивлению общежитского кадровика, объяснив, что в комнате не нуждается, потому что проживает у своего друга, в Кривоарбатском переулке Москвы. Это рядом со знаменитым домом архитектора Мельникова, и она хотела бы написать в английский «Обсервер мэгэзин» статью о доме и сыне знаменитого русского архитектора, как о наследнике и хранителе великого достояния своего отца.
– Это очень приятно, что вы такая патриотка нашей культуры, – пожав плечами, отреагировал кадровик, – но мне нужен адрес вашего проживания. И ваш паспорт. Заберёте через десять дней. Таков порядок.
Приска оставила то и другое и умчалась к Юлику Шварцу, в полуподвал на Октябрьской, где ждал её Гвидон и где уже вовсю наливали по случаю её приезда.
На другой день они вдвоём уехали в Жижу, где провели три чудесных дня. Бабке Параше привезли кулёк городских конфет, колесо краковской колбасы, рассыпного чаю и кило кускового сахара. Та была на вершине удовольствий. Сказала:
– Пожили б дольше, детки, и мне, старой, веселей б стало, а то одна всё да одна. Петра мово́ ишшо в двадцать семом годе убили, комиссары, – что в колхоз не хотел иттить. А сынок ишшо малым помёр, от холеры. А боле никого нетути. Дом кому отойдёть, дажи ни знамо мине. Сельсовет заберёть,