Премьера «Сверчка на печи» состоялась меньше месяца спустя, 24 ноября. В октябре Станиславский на репетициях сблизился с этой работой, которая до тех пор протекала на спокойном уединении, в ежедневниках ни одной записи о затруднениях, ни одной просьбы прийти и распутать. Станиславский и Бенуа 16 декабря 1913 года смотрели наработанное, замечаний не зафиксировано, как если бы спектаклю предоставили дойти своим ходом.
Репетиции вел Борис Михайлович Сушкевич. До того он успел помогать Болеславскому и Вахтангову (с Вахтанговым был близок еще по университетскому кружку, затем по спектаклям, с которыми ездили и в Клин, и в Вязьму; вместе играли в «Дачниках» – Вахтангов Власа, Сушкевич Суслова).
Станиславский потом скажет о «Сверчке на печи», что это высшее достижение Первой студии. Сушкевича он назовет как автора инсценировки и признает его труды, но для него «Сверчок» в целом создание Сулержицкого.
«В эту работу Сулержицкий вложил все свое сердце. Он отдал ей много высоких чувств, духовных сил, хороших слов, теплых убеждений, красивых мечтаний, которыми он пропитал всех участвующих, что сделало спектакль необыкновенно душевным и трогательным». Стоит еще раз прочитать эти строки, без них не поймешь, каковы были в Первой студии представления о режиссуре.
Из уроков Сулера-«практика» важен урок театрального света. Сулеру принадлежит световая партитура «Синей птицы» с ее чудесами, но и самое простое у него чаровало. Сушкевич этому научился. Все описывают, как в начале спектакля проступал тусклый огонь в камине, красноватые отсветы обрисовывали и колебали силуэт чтеца. Роль чтеца на премьере Сушкевич взял себе.
Впотьмах шло состязание вступающих мелодий – мелодия чайника, мелодия сверчка, мелодия дороги. Мелодии дороги другие помогали возобладать: «Дорогу размесило, ни лед, ни вода, ни то, ни се – ничего нельзя разобрать. Но пусть. Он едет, все-таки едет, едет». Музыка кончается на словах: «Добро пожаловать. Сворачивай домой».
Домой возвращался возчик Джон – Г. М. Хмара. «Он шумел за дверями, нукал, прукал, ворчал, хохотал, потом входил, большой, мохнатый. Распутывал на себе шарфы».
Сушкевич в инсценировке строго держался текста Диккенса. И юмора Диккенса.
Игрушечный мастер Калеб Племмер в первой картине озадачивал Малютку, спросивши: «Сударыня, вы не рассердитесь, если я ущипну Боксера за хвост?.. Впрочем, не нужно. Ему, пожалуй, не понравится. Мы, видите ли, получили небольшой заказ на лающих собак, и мне хотелось бы приблизиться к природе, насколько это возможно за шесть пенсов».
Режиссер берег усмешку Диккенса над правдоподобием в пределах шести пенсов. Эта усмешка сквозила в общем решении. Совмещали игру предметов подлинных, фактур несомненных – с простейшей условностью. Могла появиться нарисованная дверь.