Хэлидом усмехнулся.
– Странный ты человек, – оказал он.
Шелтон бросил папиросу в огонь.
– Я тебе вот что скажу. – По ночам его проницательность обострялась. – Все наши разговоры о том, что мы руководствуемся в своих поступках интересами общества, – сплошное ханжество. Нам важно самим удержаться на поверхности.
Но Хэлидома трудно было вывести из равновесия.
– Прекрасно, – заметил он, – называй это как тебе угодно. Но мне неясно, почему именно я должен идти на дно? Ведь от этого никому не станет легче.
– Следовательно, ты согласен, – сказал Шелтон, – что в основе всей нашей морали лежит присущий каждому инстинкт самосохранения?
Хэлядом потянулся всем своим великолепным телом и зевнул.
– Не знаю, право, так ли это, – начал он, – но…
И вдруг Шелтону показались смешными и упрямо самодовольный взгляд красивых глаз Хэлидома, и эта его поза, исполненная достоинства, и его здоровое тело, и высокомерно узкий лоб, и налет культуры, который, несмотря на врожденную грубость, придает ему вид человека вполне гуманного.
– Да ну тебя, Хэл! – воскликнул он, вскакивая со стула. – Вот ведь старый лицемер! Я пошел домой.
– Нет, постой, – сказал Хэлидом, взяв Шелтона за лацкан; на лице его появилась легкая тень сомнения. – Ты не прав…
– Вполне возможно. Доброй ночи, старина!
Шелтон шел домой, вдыхая полной грудью весенний воздух. Была суббота, и ему повстречалось по дороге немало молчаливых парочек. Повсюду, где только был хоть кусочек тени, он различал очертания двух фигур, которые стояли или сидели, тесно прижавшись друг к другу; и в их присутствии, казалось, ни одно слово не смело нарушить тишину. Ветер шелестел в распускающейся листве; звезды то вспыхивали, как брильянты, то снова гасли. В кварталах победнее было много пьяных, но это отнюдь не смущало Шелтона. Все, что происходило на этих мрачных улицах, казалось ему лучше, чем только что виденная драма, чем холеные мужчины, невозмутимые женщины и правоверные взгляды, – лучше, чем нерушимо прочное благосостояние его приятеля.
«Итак, значит, – размышлял он, – со всех точек зрения – и с социальной, и с религиозной, и с житейской – позволительно навязывать свое общество тем, кому оно противно. Да, в браке есть несомненные преимущества: приятно чувствовать себя уважаемым человеком, хоть ты и поступаешь так, что, будь это не жена, а кто-нибудь другой, тебя бы стали презирать за такие поступки. Если б старина Хэлидом дал мне понять, что я ему надоел, а я продолжал бы у него бывать, он счел бы меня скотиной; но если бы его жена сказала