– В смысле?
– Чухлонцева мне сегодня показывала практически то же самое.
– Так я это с Интернета взяла, – ей как будто становится легче (не заморачивается молодое поколение, откровенно и бесстыдно, что естественно, то не безобразно). – Тем лучше. Значит, споров будет меньше.
Как все запросто у нее. Действительно, почти подросток. Но за этой подростковостью та же женская линия. Между олечкиным цинизмом, отсутствием стеснительности, к которым я уже привык, и обволакивающей мягкостью Екатерины Сергеевны много общего.
Женщины. Иногда мне становится нестерпимо жаль их. И это не жалость свысока, мол, убогие создания. Это сожаление о чем-то несбывшемся. О некоем несвершившемся обещании, неосуществленном идеале. Нет, не о блоковской незнакомке. Даже в ней слишком много этого жалкого женского. Очарованная даль против пьяниц. Это как раз очень по-женски. Всегда против, всегда в противовес. Не из себя, самостоятельно в силу своего разумения, а именно в противовес. На публику. Это катастрофическое соотношение слабости и зависимости больше всего отталкивает в женщине. Ну вот зачем они обе прибежали ко мне сегодня? Для чего им я понадобился? Хватали бы свои бумажки и бежали бы сразу к Палычу и Сигизмундычу. Нет, им обязательно нужна санкция самца. Твердая почва, от которой они оттолкнутся и двинутся дальше.
Эта робость, соседствующая с необыкновенной плоскостью мышления и самоуверенностью, произрастающей от противного, меня в женщине удручает неимоверно.
Женщина вообще несуразна. И не только на своем жизненном излете, когда она бочкообразная с разросшейся грудью и распухшим телом начинает брать всех вокруг своей добротой. Молодая женщина, девушка – столь же несуразны. Когда я гляжу на них, то думаю, что им очень мешает тело. Оно просто обременяет их. Даже такое маленькое и невыпуклое в положенных местах мальчуковое, как у Ольги Геннадьевны. Вся жизнь женщины – это борьба с собственным телом, с грудями, с истекающими ежемесячно жидкостями. Женский дух томится в теле как в темнице. Здесь какая-то насмешка природы: эмоциональная, порывистая, романтичная, она прикована к земле своей тяжелой округлой плотью, предназначением порождать плоть, изнуряющей всю ее жизнь промежностью. В этом стремлении украсить свое тело восприятие собственной плоти как чего-то чуждого, выражается ярче всего. Так украшают елку, так делают ремонт. Белят, клеят обои, красят. Не зря все это в народе называют штукатуркой. Женщина лишена цельности, и она отделывает свое тело как нечто внешнее. Собственно во всем, или почти во всем, что кажется важным по сути, по бытию, она проявляет эту легковесность, отчужденность, склонность не к творчеству, а к украшательству.
И эта история с бумажкой Сигизмундыча совершенно женская. Зачем, для чего она? – такие вопросы не стоят перед ней, они просто редко закатываются в ее головку. Женщина не видит здесь принципиального момента. Поэтому