* * * * * * * * *
На скамейке у входа в архив меня дожидалась Марина, что было странно – обычно мы встречались у памятника Вавилову в Мирном переулке. Я не стыдился жены, скорее, наоборот – не хотел, чтобы архивные совдеповские клуши её обсуждали, поэтому мы встречались подальше от АСИСО.
– Тебе надоел великий учёный? Привет.
Мы поцеловались в щёчки как подружки с пятилетним стажем.
– Нет, просто сегодня отменили последнюю пару, и я заскочила за посудкой. С тяжестью до памятника слишком далеко идти, к тебе ближе. Ну, пойдём.
И она начала спускаться с лестницы, а я наклонился за большим пакетом. Хорошо, что Марина шла впереди и моего позора не увидела; впрочем, последствия донеслись до её ушей. Не знаю, что произошло с моей левой рукой, но, как только я поднял пакет, в груди, спине и у сердца почувствовал резкую невыносимую боль. Ладонь непроизвольно разжалась, и домашняя утварь зазвенела осколками.
– Прости, споткнулся, – пробормотал я, когда Марина взлетела вверх по лестнице. Она недоумённо смотрела на меня несколько секунд – пол на площадке был идеально ровным, и в лучшем случае там можно было только поскользнуться – и присела, собирая вылетевшие из пакета мисочки. Я хотел ей помочь, но взглянул на левую ладонь – она тряслась, как у алкоголика, – и засунул руки в карманы, ожидая, пока Марина сама управится. Она встала и подала мне пакет, в который я вцепился обеими руками, а потом, прислушавшись к себе, взял в одну правую – не подвела.
– Я посмотрела, там всего лишь две тарелки треснули, давай новые купим. Это пять минут, и магазин по пути. – Её удивил мой угнетённый вид. – Ну, что ты расстраиваешься, посуда же на счастье бьётся.
Через полчаса мы всё ещё топтались в «магазине по пути», расположенном в шаговой доступности от архива. За это время я успел выучить блоки аудиорекламы, повторявшиеся