Он небрежно отмахивается – подозреваю, это типичный для него жест.
– Ну, я хочу услышать ее. Если у этой девочки по имени Мэри-Джейн кишка тонка для правомочной критики, тогда это сделаю я. – Он пожимает плечами. – Может, твой партнер – как его зовут?..
– Кэсс.
– Может, Кэсс и прав, а ты просто слишком упряма, чтобы увидеть это.
– Поверь мне, он ошибается.
– Замечательно, только позволь судить мне. Спой оба варианта – тот, который сейчас, и тот, на котором настаивает Кэсс, – и я выскажу тебе свое мнение. Ты же играешь, да?
Я непонимающе хмурюсь.
– Что играю?
Гаррет закатывает глаза.
– На инструментах.
– А, да, играю. На пианино и гитаре. А что?
– Сейчас приду.
Он выбегает из комнаты. Я слышу его шаги в коридоре, потом скрипит какая-то дверь. Он возвращается с акустической гитарой в руке.
– Такера, – поясняет он. – Он не обидится, если ты поиграешь на ней.
Я скрежещу зубами.
– Я не собираюсь петь тебе серенады.
– А почему бы нет? Ты стесняешься?
– Нет. Просто у меня есть другие дела. – Я устремляю на него многозначительный взгляд. – Например, помочь тебе с пересдачей.
– Мы почти закончили с постмодернизмом. Все самое трудное будет на следующем занятии. – В его голосе появляются дразнящие нотки. – Ладно тебе, у нас есть время. Дай мне послушать.
Он совершенно по-мальчишески улыбается, и я сдаюсь. Он мастерски научился изображать из себя веселого мальчишку. Только он не мальчишка. Он мужчина с сильным телом и решительно вздернутым подбородком. Я знаю: Гаррет будет травить меня весь вечер, если я не соглашусь спеть.
Я беру гитару и пробегаю пальцами по струнам. Гитара настроена, правда, чуть выше, чем та, что у меня дома, но звук замечательный.
Гаррет забирается на кровать и кладет голову на целую гору подушек. Я впервые вижу, чтобы человеку для сна нужно было так много подушек. Может, они необходимы ему как колыбель для его непомерного эго?
– Ладно, – сдаюсь я. – Вот так это выглядит сейчас. Представь, что в первом куплете ко мне присоединяется мужской голос, а потом мы поем второй куплет.
Я знаю многих певцов, которые стесняются петь перед незнакомыми людьми, но у меня с этим проблем нет. С самого детства музыка была для меня убежищем. Когда я пою, окружающий мир исчезает. Остаюсь я и музыка, а еще чувство глубокого покоя, который я нигде больше не могу найти, как ни стараюсь.
Я набираю в грудь воздуха, проигрываю вступительные аккорды и начинаю петь. Я не смотрю на Гаррета, потому что меня здесь уже нет, я растворилась в мелодии и словах, я полностью сосредоточена на звучании своего голоса и гитары.
Мне нравится эта песня. Действительно нравится. Она обладает неповторимой красотой, и даже без дополняющего мой голос богатого баритона Кэсса она все равно производит неизгладимое впечатление своей щемящей душу глубиной, столь характерной для лирики