Медовый месяц в Париже. Джоджо Мойес

выплюнул изо рта, кажется зуб, воинственно поднял подбородок, разделенный пополам алой струйкой, и пробормотал, так тихо, что его, как мне показалось, могла слышать только я:

      – Putain[4].

      Эдуард, зарычав, точно раненый зверь, бросился на него. Друзья Динана повисли на Эдуарде, осыпая ударами его плечи, голову, мощную спину. До меня донесся голос Эдуарда:

      – Как ты смеешь оскорблять мою жену?!

      – Фрежюс, ты негодяй! – Повернувшись, я увидела Мишеля Ледюка, месившего кулаками кого-то еще.

      – Прекратите, господа! Прекратите немедленно!

      Однако бар внезапно взорвался. Эдуард встрепенулся, непринужденно стряхнув с плеч, словно это пальто, приятеля Динана, а затем поднял над головой стул. Я даже не услышала, а скорее почувствовала, как затрещало соприкоснувшееся со спиной противника дерево. Над нашими головами летали бутылки. Женщины визжали, мужчины чертыхались, посетители бежали к дверям, а уличные мальчишки, горевшие желанием поучаствовать в побоище, протискиваясь мимо них, просачивались внутрь. И я поняла, что настал мой час и надо ловить момент. Наклонившись, я выудила из кармана Динана бумажник. Вытащила пятифранковую банкноту, а взамен положила расписку.

      – Вот вам расписка в получении денег! – крикнула я прямо ему в ухо. – Она вам пригодится, если когда-нибудь захотите продать картину Эдуарда. Хотя, честно говоря, если вы это сделаете, то сваляете дурака. – Я выпрямилась и, оглядевшись по сторонам, крикнула: – Эдуард! Эдуард! – Хотя услышать что-либо в этом шуме и гаме было вряд ли возможно.

      Увернувшись от пролетевшей над головой бутылки, я принялась пробираться к своему мужу. Уличные девицы, столпившиеся в углу, хохотали и улюлюкали. Хозяин заведения отчаянно вопил, заламывая руки, а потасовка тем временем уже вылилась на улицу, в воздухе летали столы и стулья. Не было ни единого мужчины, который не пустил бы в ход кулаки. И действительно, все мутузили друг друга с таким наслаждением, что я на секунду подумала: а может, они не дерутся, а просто развлекаются?

      – Эдуард!

      И тут я заметила в углу возле фортепьяно месье Арно.

      – О месье Арно! – Я подобрала юбки и, перешагивая через тела и опрокинутые стулья, принялась протискиваться к нему. Он бочком пробирался по стенке в сторону двери. – Два рисунка углем! Женщина в парке? Помните? – Он тупо посмотрел на меня, и я прошептала: – Вы должны Эдуарду за два рисунка углем. – Присев на корточки, я одной рукой закрывала голову от случайного удара сапогом, а второй – лихорадочно рылась в долговых расписках. – Здесь написано «пять франков за две работы».