Три солнца по-прежнему украшали собой небосвод, а мороз обжигал щёки.
– Ты где ходишь, паразит? – первое, что услышал Колька, открыв дверь в дом. – Мне надо бежать полы мыть в магазине, а он где-то гуляет.
– Ма, мама, я три солнца сейчас видел…
– Да хоть четыре! Нет, ну за что мне такое наказание: у всех дети, как дети, а у меня – сволочь, – мать дала Кольке оплеуху.
– Мама, я утром картошки сварил для тебя, – глаза его наполнились слезами.
– Одолжение мне прямо сделал! Гуляет где-то, когда все дети давно из школы пришли! Весь в гадского папашу своего.
– Я у бабушки был.
– Чего ты делал у этой старой дуры? – Колька получил ещё один подзатыльник. – Я тебе сказала, чтоб к ней не ходил! Сказала или нет?! У ба-абушки он был. Сбагрила мне своего сыночка-алкаша, а теперь сериалы смотрит, стерва.
– Я у неё поел и теперь могу не есть, – всхлипывал Колька.
– Слава те Господи, хоть одного накормила…
– Закрой пасть, курва, – в комнате на диване лежал пьяный отец.
– Конечно – курва! Сидит у бабы на шее сколько лет, а я должна на трёх работах вкалывать, кормить его. Только курва на такое и способна.
– Замуж тебя взяли, так и корми, – пьяно отозвался отец.
– На железной дороге электрики нужны, я узнавала. Пошёл бы, устроился…
– Заткнись, я тебе сказал!
– Господи, хоть бы мне сдохнуть поскорее! Это же не жизнь, а непонятно что.
– Ты своей смертью не помрёшь, сука, – ворчал отец. – Я тебе когда-нибудь помогу сдохнуть.
Колька ненавидел это. Он не знал, как быть в такой ситуации. Его как будто разрывали на части, когда самые близкие люди так собачились друг с другом. Ему хотелось куда-нибудь спрятаться или убежать от этого. Но бежать было некуда. «Ничего: отольются когда-нибудь кошке мышкины слёзы», – думал он в такие минуты.
На мать он никогда не сердился, потому что ему было её жалко: она работала санитаркой в больнице. Сегодня она после ночного дежурства перебирала гнилые овощи в хранилище соседнего совхоза, а сейчас уйдёт мыть полы в магазине. Отец нигде долго не задерживался: отовсюду выгоняли за пьянку, хотя он всегда доказывал, что вокруг него плетут козни какие-то сионисты или сатанисты. Большую часть времени он проводил, лёжа на диване. Когда был пьян, то придирался ко всем, в трезвом состоянии был злым и неразговорчивым, поэтому Колька давно разучился общаться с ним и очень боялся, что когда-нибудь станет похож на этого угрюмого, вечно на всех обиженного, никого не любящего человека. Во всех бедах он винил баб, начальство, правительство и очень любил об этом подолгу говорить. Когда он был трезв и зол, то применял рукоприкладство к своим врагам, но поскольку начальство и правительство были ему не доступны, а ближайшая к нему баба была Колькина мать, то ей всё и доставалось. А мать после этого била Кольку, так как ей тоже надо на ком-нибудь выместить обиду. Поэтому он никогда на неё не обижался.
Только однажды он сказал, что это признак незрелой