– А вечером, когда все уснут, мы останемся одни в нашей постели, – тихо произнес он. – Я сделаю тебе еще одного ребенка. Как добропорядочный житель Квебека, я хочу иметь большую семью.
Молодая женщина игриво улыбнулась в знак согласия, хотя в ближайшем будущем новая беременность ее не прельщала. «От Тошана не знаешь, чего ожидать, – подумала она. – Помнится, он больше не хотел детей, а сейчас только и твердит об этом!»
– Ты такая нежная, такая красивая, когда носишь ребенка! – добавил ее муж. – Я обожаю смотреть, как ты кормишь грудью.
Он поцеловал ее в лоб, затем в губы. Она ощутила его желание и глубокую потребность, появившуюся в нем после войны, – знать, что она целиком принадлежит ему, душой и телом.
– Лето быстро закончится, – заверил он ее. – Потерпи, моя любимая, скоро я увезу тебя в глубь лесов, и твоя публика, тысячи твоих поклонников будут тосковать по своему Снежному соловью!
Эрмин прижалась щекой к плечу Тошана. Она так его любила!
– Если ты когда-нибудь попросишь меня отказаться от карьеры, – внезапно произнесла она, – я это сделаю. Больше ничто не должно нас разлучать.
Он вздрогнул, взволнованный до глубины души, затем снова поцеловал ее. В это мгновение в купе вошла Мадлен. Чтобы не нарушать воцарившейся гармонии, индианка молча села на свое место и решила пока не показывать книгу, которую вручил ей Овид. Она незаметно сунула ее в свою сумку. Склонившиеся над сыном Тошан и Эрмин ничего не заметили.
Сахароварня семейства Маруа, тот же вечер
Киона собиралась провести вторую ночь одна в глубине кленового леса, в домике для варки сахара, принадлежавшем Жозефу Маруа. Убегая из дома, она не задумывалась о том, куда направляется и что собирается делать дальше. Главным на тот момент было скрыться от гнева Лоры, от потока ненависти, льющегося из ее уст.
– Она не имела права меня обвинять! – снова повторила девочка, сидя под деревом.
Несправедливость была ей невыносима и тяжким бременем ложилась на ее юную душу. Киона никогда не была обычной. Наделенная не по годам развитым и незаурядным умом, она росла, находясь во власти своих паранормальных способностей. Никто – ни Эрмин, ни Тошан, ни ее отец Жослин – не мог себе представить, сколько страданий они ей приносили. Но мать Кионы, Тала-волчица, прекрасная и гордая Тала, понимала это лучше других. Пока была жива, она старалась защищать свою дочь амулетами и молитвами старого шамана монтанье.
– У меня больше нет моих способностей. Я не виновата, что не смогла предвидеть пожар, – твердым голосом говорила сама себе Киона, устремив свой янтарный взгляд к лошади, пасущейся между бледными стволами кленов.
Ей не нужно было привязывать своего коня: он никуда не убегал, словно был связан с хозяйкой незримой нитью любви и родства. Собаки, кошки, лошади – все животные с первой встречи испытывали к ней инстинктивное притяжение и полное доверие.
– Мама! О