Пустыня в цвету. Джон Голсуорси

погоду, а уж с вами и подавно. Комната, где вы будете жить, – совсем на отлете, и в ней удивительно тихо; в нее надо подняться по пяти кривым ступенькам, и ее зовут „Комнатой священника“, потому что там был замурован Энтони Черрел, брат Джилберта, владельца Кондафорда при Елизавете, – ему спускали еду по ночам в корзине, прямо к его окну. Он был видным католическим священником, а Джилберт – протестантом, но брат ему был дороже религии, как и положено всякому порядочному человеку. Когда Энтони просидел в этой комнате три месяца, стенку как-то ночью разобрали, а его переправили на юг, через всю страну, к реке Болье, и посадили на небольшое парусное судно. Стену выложили снова, чтобы никто ничего не заметил, и окончательно ее разрушил только мой прадед – последний в роду, у кого были хоть какие-то деньги. Стена эта действовала ему на нервы, и он ее сломал. Прадеда до сих пор еще помнят крестьяне, – верно, потому, что он правил четверкой лошадей. Внизу, у подножия кривой лесенки, – ванная. Окно, конечно, прорубили побольше, и оттуда прелестный вид, особенно сейчас, когда цветут сирень и яблони. Моя же комната, если это вас интересует, узкая и похожа на келью, но зато оттуда видны лужайки, склон холма и дальний лес. Я живу в ней с семи лет и не променяю ни на какую другую, пока вы не подарите мне

      Безделушки и игрушки мне на радость

      На заре из птичьих песен и из звезд лучистых ночью.

      Мне кажется, эти стихи Стивенсона – мои любимые. Вот видите, несмотря на домовитость, и во мне, должно быть, есть цыганская кровь. Папа, кстати сказать, необычайно любит природу, – он нежно привязан ко всякому зверью, птицам и деревьям. По-моему, это, как ни странно, свойство большинства военных. Но любовь их, конечно, носит осязаемый, практический характер, в ней нет эстетского любования. Фантазия для них – это нечто „заумное“. Я колебалась, не подсунуть ли им ваши стихи, но решила, что, пожалуй, не стоит: они могут понять их слишком буквально. В живом человеке всегда есть что-то куда более располагающее, чем в его произведениях. Боюсь, что сегодня мне не уснуть, ведь это – первый день, когда я вас не видела, с самого сотворения мира. Спокойной ночи, дорогой, будьте счастливы.

      Целую вас

Ваша Динни.

      Р. S. Я нашла для вас фотографию, где я больше чем где бы то ни было похожа на ангела, вернее, нос у меня там не такой курносый, как всюду. Пошлю ее вам завтра. А пока посылаю два любительских снимка. Когда же я получу хоть какой-нибудь из ваших?

Д.».

      На этом и закончился этот далеко не самый счастливый день в ее жизни.

      Глава девятая

      Сэра Лоренса Монта недавно избрали в члены клуба «Бартон», в связи с чем он вышел из «Аэроплана», сохранив членство только в так называемом «Простофиле», «Кофейне» и «Парфенеуме»; он любил говорить, что если ему дано будет прожить на свете еще десять лет, – каждое посещение одного из этих клубов обойдется ему не меньше двенадцати шиллингов и шести пенсов.

      Но на следующий