Цетегус почтительно склонил голову.
– Такова воля Великого Теодорика, и мы все, готы и римляне, одинаково восторгаемся мудростью решения нашего государя.
Амаласунта сдвинула свои темные брови.
– Да, я знаю… Римский сенатор одобрил решение моего отца, но римский народ изменчив. Грубая мужская воля нелегко примиряется с властью женщины. Подчиниться ей кажется унизительным… многим, особенно готам…
Кассиодор, почтительно приблизившийся в начале разговора, как бы невольно выговорил, возражая:
– Амаласунта… государыня, ты ошибаешься, предполагая непочтительность там, где говорит лишь привычка повиноваться древним законам и преданиям. Тебе известно, что ни германское, ни римское право не признают власти женщины…
– Так может рассуждать только неблагодарность или возмущение, – едва слышно проговорил Цетегус. За что и получил благодарный взгляд Амаласунты, нетерпеливо возразившей Кассиодору:
– Важен факт, а не его причины. Да кроме того, несмотря на тайное недовольство многих вельмож, быть может, мечтающих о короне, я все же надеюсь на верность готов и даже италийцев… по крайней мере здесь, в Равенне, как и в главных провинциях империи. Население останется верным наследнику Теодорика Великого, как и его матери-правительнице… Я боюсь только Рима и римлян.
Сердце Цетегуса усиленно забилось, но ни один мускул не дрогнул на его бледном лице, а пытливо устремленные на королеву холодные глаза казались такими же спокойными, как и всегда. Амаласунта продолжала с легким вздохом:
– Рим никогда не примирится с завоевателями, никогда не признает главенства варваров. Я понимаю, что это невозможно…
В груди этой дочери германского героя билось сердце древней римлянки, гордящейся подвигами великих предков. Цетегус невольно залюбовался ее сверкающими глазами и строгим профилем Юноны.
Кассиодор прервал наступившее молчание.
– Мы опасаемся, как бы известие о смерти короля не вызвало беспорядков в Риме. Быть может, римляне поспешат провозгласить императором византийца или… кого-либо другого.
Цетегус молчал, опустив глаза, и как бы обдумывая слова мудрого старого политика.
Амаласунта же внезапно произнесла, решительно положив руку на плечо римлянина:
– Во избежание неожиданностей мы решили немедленно послать в Рим верного и преданного наместника, обладающего достаточным умом для того, чтобы понять обстоятельства, и достаточной смелостью, чтобы использовать их. Готский гарнизон должен будет повиноваться ему и немедленно занять ворота и важнейшие пункты Рима. Затем останется убедить сенат и патрициев, запугать народ и подкупить духовенство, а затем привести войска и граждан к присяге в верности мне и… моему сыну. Для этой важной задачи Кассиодор предложил мне тебя, патриций… Согласен ли ты сделаться префектом Рима?
Счастливая