Лучше не бывает. Айрис Мердок

недавно он понял, что сдвиг сознания по отношению к давно знакомому – вот одна из привилегий старения, и он обнаружил вдруг, что испытывает нечто вроде влюбленности в нее, и ощутил, что и с ней происходит то же самое. Это открытие не предвещало потрясений. Кейт состояла в прочном браке. Он был уверен, что в ее милой головке не таилось ничего такого, о чем бы она не поведала в долгих ночных разговорах своему мужу. У него не было сомнений, что супруги обсуждали его. Его не высмеивали, но наверняка подшучивали. Казалось, он слышит, как Кейт произносит: «А знаешь, Джон неравнодушен ко мне!» Конечно, Октавиен знал обо всем, что бы ни произошло. В этой ситуации не таилось никакой опасности. О романе и речи не было. Дьюкейн мог с чистой совестью сказать Джессике, что у него нет любовницы и заводить ее он не собирается. Он даже с инстинктивной предусмотрительностью никогда не упоминал о Кейт при Джессике, а о Джессике при Кейт. Он знал, что Кейт, на этом этапе их знакомства, считает его внутренне свободным, ни с кем не связанным и что это для нее важно. Ирония заключалась в том, что он был внутренне свободным. И только теперь, когда его чувства к Кейт стали крепче, он почувствовал острую необходимость избавиться от последнего остатка зависимости.

      Теперь, когда появилась Кейт, Джон осознал, и осознал с полной ясностью, что жизнь его изменилась, что теперь он должен как бы отойти от жизни, принять себя как человека уже немолодого, неженатого, и, похоже, таким он уже и останется. Он нуждался во внутреннем покое, он нуждался в доме, и даже… он нуждался в семье. Он знал, что, хотя Кейт не говорила об этом, она тоже отчетливо понимает это. Она выражала это, да и он рассказывал ей об этом – поцелуями, иногда сдержанными, иногда страстными, которыми они теперь часто и ни с того ни с сего обменивались, улыбкой, когда они смотрели друг другу в глаза, если им случалось остаться наедине. Он знал, что для Кейт такое обладание им только в радость. Для него же их взаимоотношения могут стать болезненными. Да уже и стали. Но он может справиться с этой такой предсказуемой, знакомой болью. Наоборот, боль даже необходима как составляющая часть чего-то по-настоящему хорошего. Великодушие Кейт, постоянное ощущение счастья, даже ее любовь к мужу, может быть, именно любовь к мужу – все это могло служить убежищем для Джона. Ему нравился Октавиен, он уважал его, любил всех детей и особенно Барбару. Он хотел наконец привязаться к кому-то, нуждался в привязанности, в возможности чистой любви, и теперь он ясно понял, что он мог бы привязаться к Кейт, а через нее – к семье и ко всему дому. Но чтобы сделать это с честным и верным сердцем, он должен был покончить, разрешить навсегда запутанные компромиссы с Джессикой, которой лучше бы и вообще в его жизни не было. Кейт никогда не расспрашивала его. Если бы она спросила, он вынужден был бы сказать правду. И только эта настоятельная необходимость заставляла его, слыша рыдания Джессики за спиной, чувствовать себя убийцей.

      Дьюкейн сел в машину. Он сел впереди, рядом со своим шофером. Он чувствовал себя измученным, безумным и нечистым. Он опять уступил, он обнял ее, он обещал увидеться с ней на будущей неделе. Все сызнова.

      Чтобы хоть как-то