– Папа сказал, надо мужчиной становиться. Охота – занятие сильных и смелых. А Вы почему?
– Муж решил доказать, что на самом деле на охоту выезжает.
– Вам нравится?
– Сам-то как думаешь?
– Да-а…, – вздохнул Эрик.
Женщина и юноша посмотрели друг на друга, тихо сдвинули кружки с круто заваренным душистым чаем. Эрик смущённо вытащил из кармана карамельки:
– Угощайтесь.
– Спасибо, – «Клубника со сливками». Забавно. Мои любимые. Были. Давно». – А у меня сухарики есть.
Так они и сидели, грызя ванильные сухари, глядя в огонь, терпеливо внимая рассказам умудрённых жизнью настоящих мужчин.
Солировал бородатый Ника. Ника держал в городе антикварный салон, слыл непревзойдённым экспертом по саксонскому фарфору и обладал уникальным собранием куртуазных статуэток девятнадцатого века. Его брат, такой же бородатый Мика, врач-травматолог, подбрасывая в костёр полешки, согласно кивал:
– Стоим мы, метрах в десяти друг от друга. Тощища-а. Сыро. Поглядел – Мика исчез. Ну, я потихонечку к его месту крадусь – не дай бог, ветка хрустнет. Подобрался – нет брата! Огляделся, вижу – из травы кепка торчит. Сидит, страдалец. Значит, не показалось, что вечером консервы порченые съели. Думаю, сейчас научу тебя охоту уважать! За кустами прополз, холодным стволом легонько по заднице ткнул и хрюкнул. Как он рванул! Бубка отдыхает! До дерева долетел и вверх. Даже штаны не надел. Мы его потом всей компанией снимали, какая уж тут охота.
Слушатели хохотали.
– Мика полгода со мной не разговаривал.
– Если бы ты зимой ногу не сломал, до сих пор бы не разговаривал.
Голоса перебивали друг друга, переплетались, наслаивались. «Испорченный телевизор, или нет, детекторный приёмник – сплошной шум, треск. Членораздельные слова не несут никакой смысловой нагрузки: пиф-паф, ой-ёй-ёй», – подумала Марта и спросила:
– Ты стрелять умеешь?
– В секции пять лет. Пулевая стрельба. И ещё плаванием занимаюсь, – горделиво отозвался Эрик.
– Хорошо. Успеваешь?
– Стараюсь.
За спиной послышалось пыхтение – между Мартой и Эриком втиснулось литое тело крупной собаки. Резко запахло мокрой шерстью.
– Ты где бегал, чучело? Рыбу ловил? На, на сухарика.
Пёс хрустел сухарём, счастливо улыбался, посвистывал горлом, всем видом своим выражал удовольствие, что его принимают, не гонят, угощают, разговаривают.
Костёр прогорал. Егерь обратился к Марте:
– Завтра рано вставать, идите в домик, пожалуйста. Спать надо. Коныр, проводи!
Собака с готовностью вскочила, замахала хвостом, склонив голову к плечу, посмотрела на женщину блестящими чёрными глазами, гавкнула тихонько «мол, что ты, не сомневайся, доведу в лучшем виде», развернулась и потихоньку потрусила в темноту.
Утром Марту и Эрика поставили на пустой номер. Камыши качались, шелестели метрах в ста от позиции