В наконечнике принесла
Птицу – жаворонка белого,
Невредимого и целого!
Сын Хурмаса, Бухэ-Бэлигтэ,
Средний сын, что был краснолик,
Утверждает: «Я цели достиг!»
Восклицает: «Сделано дело!»
На отцовском гнедом коне
До родного домчался предела.
Вот и коновязь золотая.
Вот и бабка Манзан-Гурмэ
Возвышается, восседая,
С чашей разума и добра,
Сотворенной из серебра,—
Над пятьюдесятью пятью
Небесами глава-владычица,
Утвердившая волю свою,
Чтобы мудрость могла возвеличиться!
Богатырь пред ней предстает,
Молча бабке своей подает
Птицу – жаворонка белого,
Невредимого и целого!
Бабушка Манзан-Гурмэ,
За старанье благодаря,
Похвалила богатыря.
А затем от недуга-врага
Белым жаворонком Азарга
Начала царевну лечить.
С дивной птицей, дарующей милость,
Над Наран-Гохон наклонилась,
Приложила к спине спиной,
И к груди – другой стороной.
Белый жаворонок Азарга
Исцеленье приносит больной,
Будто всасывает в себя
Яд болезни ее затяжной.
Перестала кашлять царевна,
Поправляется каждодневно:
День за днем и за ночью ночь
Крепнет Солнца юная дочь,
А болезнь убирается прочь!
И седая Манзан-Гурмэ
Весела всей великой душой,
Рада радостью самой большой,
Птицу – жаворонка Азарга,
Благодарная, освятила
Долговечным своим молоком
И на волю, ввысь отпустила,
И увидели все кругом,
Что царевна юная снова
Весела, красива, здорова,
Что на Западном небе опять
Храбрецы – пятьдесят и пять —
Стали радостно жить-поживать,
А воители неба Востока
Стали западным издалёка
Битвой-местью грозить-угрожать.
Хан-Хурмас отправляется на охоту
Дальше сказывается сказ.
Произнес как-то слово Хурмас,
Повелитель богатырей:
«Что мне мясо баранье и бычье?
Мне другой захотелось добычи —
Поохочусь на диких зверей.
Погляжу на стада-табуны,
На людей мне подвластной страны,
Погляжу на свою державу,
А потом, говорит, на славу
Я устрою охоту-облаву».
Хан-Хурмас произнес это слово,
Стал коня снаряжать гнедого.
Возвышался Бэльгэн, как гора.
Как у зайца, уши остры.
Недоуздок из серебра,
И блестит серебро узды.
Принялся богатырь за труды.
Он повел коня по камням,
Чтоб копыта стали тверды,
Он по льду повел скакуна,
Чтобы круглыми стали копыта,
А потом с утра дотемна
Стал поить его черной водой,
На равнине его