«Чего-толь ко в этих жолтых газетёнках не печатают!»
Навязчивое поветрие взять в жены целку не принесло лично ему ничего, кроме неприятностей и суматохи. Мало того, что эти падлы иногда дерзко прикидывались целками, будучи на самом деле зрелыми потными женщинами, испытавшими все прелести любви и искушёнными в кама-сутре до мелочей, что выяснялось только на брачном ложе, так они ещё и нагло дерзили после неминуемого разоблачения. Будь он бароном, Синей Бородой, он бы и пяти минут не терпел такого поношения своей мечты, но будучи графом, вынужден был терпеть и кое-что похлеще.
Одно время у него был пселдоним Ивен Вздраич. Под этим пселдонимом были освоены две повести и обличительный рассказ про водопроводчиков. По младости я как-то поддался мерзкому обаянию этого типа и полной горстью одаривал его афоризмами.
«Если бы в мире не было несчастий и несправедливости, то в нём не было бы и счастья!»
Эта фраза ему тогда очень понравилась, он даже зарумянился, когда я подарил ему это.
Вот вы меня похвалили за что-то, и мне очень приятно! – сказал он.
– Доброй ноздре любая сопля в радость! – говорю.
Он и это записал горячо.
Понравилась ему и другая мысль, которую он тут же и зафиксировал:
«Главное чтобы в хантымансийском округе не было войны между хантам и мансами!»
А вот ещё!
«Возьми книгу в руки!
Наша
Биплия
– самая святая!»
Этому хотелось верить!
Поэтому был период, когда он открылся и доверился святым книгам Святой отец заблюлился тогда неукоснительно. Было желание всучить всем живущим на земле Пиплии с золочёными корешками. Он сидел в переходе на раскладном стульчаке и всучивал святую книгу всем желающим. Кто-то платил, кто-то брал так, провожаемый мстительным взором благодетеля. Так продолжалось месяца два с половиной, пока его не побили два прыщавых хулигана, которые пока что не прочли Пиплии и потому не знали различий между добром и злом. Походы в катакомбы пришлось отменить, и примерно месяц в его руке вместо Пиплии был деревянный костыль.
Собственные его словосочинения были длинны, как глисты и отличались непередаваемо-мучительной логикой!
Недавно у Тукитукича умер дядя. Он предвкушал сумеречное волнение вступления в наследство, но наткнулся на длинные шеренги невесть откуда выпавших родственников, тоже рассчитывавших на скорую поживу, и впервые огорчился былой нерадивости германских властей, упустивших из вида этих явных дармоедов.
Они не любили дядю, но сразу полюбили его деньги.
– Во время революции его отец был главным врачом Сибири… – сказал им Тукитукич
– Чапаев, что ли? – отреагировали родственникик.
Его престарелая мать, к восьмому десятку существования впавшая