Узел связи. Из дневника штабного писаря. Михаил Поляков

я с огромным удивлением обнаружил, что среди солдат огромное количество неграмотных людей. Причём, в прямом, буквальном смысле – многие почти писать не умеют, и чуть ли ни убеждены, что земля плоская. Один мне как-то с совершенно серьёзным видом доказывал, что вши образуются из грязи, другой думал, что население России составляет семь миллиардов человек, третий полагал, что Европа – это отдельное государство. Даже перечислять не хочу всего. Я вот думаю, не потому ли дедовщина так легко укрепляется в армии, что её подпитывает в первую очередь невежество? Ребята образованные (у нас есть и те, кто получил высшее образование, они приходят на службу на год вместо двух) вообще как-то брезгливо относятся к неуставным отношениям, хотя по большей части и вписываются в них в конце концов.

      И вот, прожив таким образом десять месяцев, я был внесён в списки командируемых в Чечню. Это стало для меня большой радостью. Вообще, надо сказать, что во всей нашей части не было ни одного солдата, который не мечтал бы отправиться на войну, несмотря на то, что за восемь месяцев службы нашего подразделения в Ханкале у нас уже два человека погибли и около десяти ранены. Почему так? Ну, насчёт молодых солдат, только прослуживших полгода, всё ясно – говорят, что в Чечне нет дедовщины, а они из-за неё больше всего страдают. У нас уже человек десять сбежало, не считая тех трёх, что не вернулись с увольнения после курса молодого бойца. Я после, если будет время, особо расскажу, как бегают из армии, и как солдаты добираются до дома без денег, одежды, пищи, мимо милицейских патрулей. Это очень интересно, особенно потому, что преодолевают иногда огромные расстояния, и из Москвы доходят до Владивостока и Камчатки.

      Но бегунки-то ладно, у нас ведь ещё четверо самоубийц было. Двое вены себе порезали, один отравился, так что едва его откачали. А четвёртый повесился в карауле. Эту последнюю историю я до сих пор не могу вспоминать без содрогания. Случилось это так: на территории нашей Дивизии, там, где находятся парко-хозяйственные постройки, есть небольшой лесок, который называется почему-то антенным полем, а в нём – одиночный караульный пост. И вот солдат по фамилии Шорохов, оставшись в карауле, повесился. Я помню, как его привезли из караула в часть, и как все мы, кто не состоял в нарядах, ходили смотреть на него. Это был высокий, и довольно полный парень, верёвка оставила на его шее глубокий след, ногти на руках были обломаны – он, видимо, пытался цепляться за неё в последние мгновения жизни, глаза закатились, синий язык вывалился набок…

      Это, конечно, крайний случай, а сколько до этих крайностей не дошло? Вообще среди солдат постоянно ходят разговоры о членовредительстве и самоубийстве. Случается, во время работы, какой-нибудь колки льда на ступенях части, вдруг кто-нибудь под грохот мерных ударов ломов задумчиво произносит: «А вот интересно, если по ноге себе долбануть и два пальца оторвать, то комиссуют тебя?» И сейчас же,