– Нет, сэр. Какое-то время я учился в Принстоне, потом перебрался к другой тетушке в Денвер и посещал там колледж.
Том помолчал, ожидая, что мистер Гринлиф спросит его что-нибудь насчет Принстона, но тот не спросил. Том мог бы поговорить о методике преподавания истории, об университетских ограничениях, о том, какая обстановка царит на танцах во время уик-эндов, о политических симпатиях студенчества, о чем угодно. Прошлым летом Том дружил со студентом предпоследнего курса из Принстона, а тот только о Принстоне и говорил. Тому ничего не оставалось, как выкачивать из него все новые и новые сведения. Он словно предвидел, что когда-нибудь ему все это пригодится. Том рассказал Гринлифам, что воспитывался у тетушки Дотти в Бостоне. Когда ему исполнилось шестнадцать, она отвезла его в Денвер, где он и закончил школу, а у тетушки Би в Денвере снимал комнату молодой человек, студент университета штата Колорадо, которого звали Дон Мизелл. Тому казалось, что он и про этот университет все знает.
– Специализировались в чем-то конкретно? – спросил мистер Гринлиф.
– Разрывался между бухгалтерией и сочинениями по литературе, – с улыбкой ответил Том, зная, что ответ такой скучный, что вряд ли кому-то придет в голову продолжать эту тему.
Миссис Гринлиф принесла альбом, Том подсел к ней на диван и стал рассматривать фотографии. Вот Ричард сделал первый шаг, вот он на отвратительной цветной фотографии во всю страницу в одежде и позе «Голубого мальчика»,[2] с длинными светлыми кудряшками. Тому фотографии были неинтересны, пока Ричарду не исполнилось лет шестнадцать и он не стал длинноногим стройным юношей с почти прямыми волосами. На взгляд Тома, между шестнадцатью годами и двадцатью тремя или четырьмя, когда были сделаны последние фотографии, Ричард почти не изменился. Том с удивлением отметил, что и его светлая, простодушная улыбка осталась прежней. На фотографиях Ричард не выглядел слишком умным, или же ему казалось, что лучше всего он выглядит, когда у него рот до ушей, что опять же не говорило о большом уме.
– А эти я еще не успела приклеить, – сказала миссис Гринлиф, протягивая ему пачку фотографий. – Сняты в Европе.
Эти фотографии были поинтереснее: Дикки в Париже, в помещении, похожем на кафе, Дикки на пляже. На некоторых снимках он хмурился.
– А это, кстати, Монджибелло, – сказала миссис Гринлиф, показывая фотографию, где Дикки тащил по песку лодку с веслами. На заднем плане возвышались скалистые горы, вдоль берега выстроились белые домики. – А девушка – единственная там американка.
– Мардж Шервуд, – сказал мистер Гринлиф. Он расположился напротив, но, вытянув шею, внимательно следил за показом фотографий.
Девушка в купальнике сидела на пляже, обхватив руками колени. Цветущий вид, невинный взгляд, короткие светлые волосы взъерошены – просто милашка. В пачке была удачная фотография Ричарда, сидевшего на парапете террасы. Он улыбался, но это была уже не та улыбка. На европейских снимках Ричард выглядел более уверенным.
Том