Эта буря эмоций заняла лишь несколько секунд, после чего Марина Кирилловна твердо и решительно ответила:
– Тридцать миллионов. И ни центом меньше.
– За каждый урок ты будешь получать полтинник серебром. Хоть ты и пленник. Но рабства в Московии нет. Посему я тебе буду платить за твою работу, – увещевал меня Василий Афанасьевич, прежде чем отбыть на войну. – Занятия проводить ежедневно, окромя воскресенья. Время уроков не ограничено. Пока мадам вконец не устанет. Но не менее двух часов. Особливо важен для меня результат. Научишь Маришку нашему языку, дам тебе денег, и ступай куда глаза глядят. А ежели обманешь или разумения не хватит, пеняй, братец, тады сам на себя. Чай не забыл еще Белогорскую крепость, какая участь ждала пленных?
То-то. Все в твоих руках. Бог даст, к весне возьмем Москву, и кампания закончится. Вот тогда и придется тебе ответ держать. И не только передо мной, но и перед самим Великим Царем. Помни об этом.
Наставив меня на труды праведные, воевода стал прощаться с семейством. Поклонился матери, обнял сына Ивана за плечи, поцеловал младших ребятишек, махнул головой старшим женам, а потом вдруг схватил на руки француженку, так что та даже взвизгнула от неожиданности, впился в ее алые губы и долго стоял так посередь горницы в окружении всей семьи. Потом, как ни в чем не бывало, опустил ее на пол, взял с сундука кривую турецкую саблю, прицепил к поясу, нахлобучил папаху, еще раз поклонился, теперь уже всем, и, ни слова не говоря, вышел в сени. Тут же Елена и Бортэ запричитали в один голос. Старуха мать осенила уходящего сына крестным знамением. Заплакали дети. Мари облегченно вздохнула, но для виду вытерла сухие глаза платком. Иван насупился и уткнулся глазами в пол. И только Азиза и я никак не высказали своих чувств.
Час моего разоблачения настал. На следующий день после отъезда воеводы Азиза с утра послала конюха Степана в книжную лавку, и вскоре он вернулся оттуда с целой стопкой различных книг. Думаю, что и в Петербурге нельзя было приобрести больше литературы по изучению французского языка, сколько притащил Степан. Бедняга даже прихватил сочинения господина Вольтера на философские темы, чем окончательно привел меня в полное замешательство.
Я с важным видом осмотрел привезенные книги, некоторые даже полистал, выбрал парочку из них, что потоньше и где буквы были покрупнее. И, набравшись невероятной наглости, объявил, что я готов репетиторствовать.
Мари задерживалась. Похоже, прихорашивалась. Мне же это было только на руку: я успел повторить французский алфавит.
Наконец она появилась на лестнице. В светло-розовом шелковом платье с короткими