На центральной площади возле Кремля раскинулась ярмарка. Торговали всем: калачами, мехами, медом, орехами, порохом, творогом, ружьями, скотом, кольчугами, сукном, пулями, солониной, саблями, кумысом, пенькой, лошадьми… Здесь же стояли бочки с вином и бутыли с водкой. желающим наливали за серебряные монетки. Пьяных на ярмарке было пруд пруди. Мой провожатый тоже не удержался и махнул ковш медовухи. А мне, подлец, даже не предложил. Хотя я бы не отказался, уж больно не по душе была мне вся эта суета. Особенно после того, что нам довелось вскоре увидеть.
Толпа перед нами странным образом расступилась, образуя круг посередине. В центре его задами друг к дружке стояли две лошади. Между ними в снежной слякоти лежал голый человек. Его руки были привязаны веревками к седлу одного коня, а ноги – другого. На нем была одна лишь набедренная повязка, спереди обильно пропитанная кровью.
– Крест с окаянного снимите, – запричитала стоявшая рядом с нами старушка. – Не мог христианин такого злодейства учинить.
Один из стражников услышал бабкины слова, подскочил к несчастному и сдернул с него кержацкий серебряный крест, оборвав бечевку, на которой тот висел.
Вдруг по толпе прошел гул.
– Царица, царица, царица с царевичем! – зашептали собравшиеся.
И впрямь, взглянув на открывающиеся ворота Кремля, я увидел женщину в золотой парче, выходившую гордо и прямо. Она вела за руку мальчика в такой же позолоченной одежде. Их окружала толпа бояр и стражников. Пройдя на площадь, они поднялись на возвышение, где был установлен трон. Женщина величаво села, мальчик остался стоять, лишь прижался к трону.
Вперед вышел бородатый боярин в горностаевой шубе до пят и высоком тюрбане из не известного мне меха. Он развернул свиток и зачитал приговор:
– За трусость на поле брани, за оставление товарищей по оружию в беде по приказу Великой Царицы Устиньи Петровны и Царевича Павла Петровича приговорить казака Семена Колыванова к смерти через раздвоение лошадьми!
После слов боярина на площади установилась гробовая тишина. Ее разрезал свист хлыстов. Тяжелые коняги рванулись в разные стороны, раздался нечеловеческий вопль и хруст разрывающихся костей. В считанные секунды все было кончено. Толпа стала разбредаться. Женщины уходили, закрывая глаза краешками шалей. Мужики тоже старались не смотреть в сторону коней, мирно жующих сено. Царица с наследником спокойно спустились с возвышения и удалились в Кремль.
На этот раз Митяй не поскупился, взял стакан водки и мне. Мы выпили ее без закуски. В первом же доме, у бояр Морозовых, отыскали воеводу. Он спал на сеновале, потому что из дома хозяева его за дебош выперли. Мы легко привели его в чувство, сказав, что пора ехать. Надо отдать должное Василию Афанасьевичу – хмель с него слетел сразу. Он спросил только: ушел ли отряд? Митяй сказал,