Что это была за книга?
Без понятия. Иногда это был роман, иногда – эссе, иногда – гибрид эссе и романа, а порой – репортаж или длинная поэма.
Я отказался от своей цели, но не от своей одержимости.
Между тем жизнь не стояла на месте. К примеру, я опубликовал роман, и меня пригласили представить его в Музее эволюции человека в Бургосе, посвященном стоянке древнего человека в Атапуэрке (провинция Бургос). Тогда же я познакомился с Хуаном Луисом Арсуагой, палеонтологом, научным руководителем музея и одним из руководителей раскопок на участке, где раньше находилось поселение. Арсуага был настолько любезен, что даже устроил мне экскурсию по учреждению, которое возглавлял. В моей библиотеке, касающейся доисторической эпохи или эволюции человека, были некоторые из его книг, и я проглотил их одну за другой, хотя, признаюсь, и не всегда был способен отдать им должное в полной мере, поскольку палеонтологи редко ориентируются на читателя при написании книг. Иными словами, мне не всегда было легко позиционировать себя как читателя равным Арсуаге-автору.
Как рассказчик он, напротив, показался мне дерзким, обаятельным, ловким. Я слушал его в буквальном смысле ошеломленный, потому что через каждые две-три фразы он вворачивал какое-нибудь красноречивое словечко. Я желал овладеть этим стилем, который в некотором смысле и был моим. Кроме того, я заметил, что о доисторической эпохе он говорит в контексте настоящего и ровно также на день сегодняшний ссылается через первобытные времена. В конечном счете он невольно стирал в отношении двух периодов все ограничения и рамки, живущие в наших головах благодаря традиционному образованию, и укреплял во мне ощущение близости к праотцам. Слушая его, я понял, что между этими мирами существует некий континуум, в котором я эмоционально застрял, но который не мог себе объяснить с рациональной точки зрения.
Минул год, а я продолжал читать и читать, пока, как мне кажется, не удалось разглядеть трещины в тонком зеркале, отделявшем меня от далеких предков.
Зеркале, которое отделяло меня от самого себя.
Я опубликовал еще один роман и снова получил приглашение представить его в Музее эволюции человека. Недолго думая, я попросил своих издателей организовать для меня, если возможно, встречу с Арсуагой.
Мы вместе пообедали.
Когда подали второе, набравшись мужества после трех-четырех бокалов Риберы-дель-Дуэро, я решил перейти непосредственно к делу.
– Послушай, Арсуага, ты выдающийся рассказчик. Для невежд вроде меня ты лучше объясняешь, когда говоришь, чем когда пишешь.
– Это все благодаря преподаванию, – заявил он, – приходится придумывать кучу всяких штук, чтобы ученики не засыпали на занятиях.
– Почему бы… – продолжил я, – нам не объединить усилия, ведь мы могли бы вести совместные рассуждения о жизни.
– То есть как это – объединить усилия? – спросил он.
– А вот как… Ты приводишь меня куда-нибудь – куда пожелаешь: на место археологических раскопок, в поле, в роддом, в морг, на выставку канареек…
– И?
– И рассказываешь мне о том, что мы видим, объясняешь мне это. Я делаю твое повествование своим: все обдумываю, отбираю необходимые материалы, облекаю в словесную форму и записываю. Думаю, у нас бы вышла превосходная повесть о бытии.
Арсуага налил себе бокал вина, несколько мгновений молчал, после чего мы продолжили есть и говорить о жизни: о наших проектах, о наших симпатиях и антипатиях, о наших разочарованиях… Мне показалось, что мое предложение его не заинтересовало и он притворился, будто ничего не слышал.
«Что ж, буду пробовать сам», – смирился я.
Но когда принесли кофе, он пристально посмотрел на меня, загадочно улыбнулся и, хлопнув ладонью по столу, сказал:
– Мы это сделаем.
И мы сделали.
Глава первая
Цветение ракитника
Это асфоделус, растение Елисейских полей. Если однажды вы проснетесь среди асфоделуса, значит, вы мертвы.
Я смотрю на белые лепестки травянистого растения, которые раскрываются перед глазами словно галлюцинация, и спрашиваю себя, учитывая обилие цветов, не умерли ли мы, я и сеньор, с которым я только что разговаривал. Сеньор этот – Хуан Луис Арсуага, палеонтолог. Я – Хуан Хосе Мильяс, объект палеонтологических изысканий.
Мысль о том, что я умер, побуждает меня следовать за ученым,