Ася быстро встала между ними, словно рефери:
– Девочки, стоп. Мы не враги. Мы – главные союзницы друг друга. Просто… у каждой свой щит. И свои слабые места.
Юля подошла к Кате. Села рядом. Обняла.
– Катя. Ты имеешь право на чувства. Даже если это звонок бывшему. Даже если это страх. Даже если тебе уже не двадцать. Мы не тут, чтобы судить. Мы – чтобы держать.
Катя прикрыла глаза. Вино, слёзы, голос – всё спуталось.
– Я просто так устала быть сильной, девочки. Эта фраза звучит, как штамп. А я её чувствую физически. В плечах. В позвоночнике. В подбородке, который я держу выше, чем хочется.
Ольга села снова. Потянулась за бутылкой.
– Мы все устали. Просто по-разному это называем.
Ася села на подоконник.
– Я называю это «тишина после аплодисментов». Когда спектакль окончен, а ты ещё в костюме. И не знаешь, ты ещё роль или уже снова человек.
Катя кивнула. И впервые за вечер её глаза были мокрые.
– Спасибо, что вы есть.
Ольга чокнулась с ней бокалом.
– Клуб «Секс за 30» – это не про секс. Это про то, как остаться собой, даже когда хочется исчезнуть.
Юля достала из сумки шоколад. Разломила. Раздала по кусочку. Церемония. Коммунион.
– Давайте. За то, что мы дожили до момента, когда можем быть честными. Даже если больно. Даже если страшно.
Они ели молча. И было вкусно. И по-настоящему.
А потом Ася, глядя в окно, сказала:
– У меня завтра премьера. Первая читка моей пьесы. А я не знаю, хочу ли вообще, чтобы она вышла.
– Почему? – удивилась Юля.
– Потому что там мы. И я боюсь, что если актрисы сыграют нас плохо – это будет как будто жизнь моя сыграна плохо. А если сыграют хорошо – это значит, она уже не моя.
Катя положила руку ей на плечо.
– Неважно, кто сыграет. Мы – и есть оригинал. Мы – подлинник. Без реплик.
Ольга добавила:
– А пьеса? Пусть живёт. Пусть кто-то увидит, каково это – быть живой, уставшей, смешной и честной женщиной.
Юля посмотрела на всех.
– А ведь мы реально – клуб. Неофициальный. Без стен и устава. Но с вином, болью, любовью и пунктом «просто можно быть».
Они снова выпили. Без тостов. Просто – чтобы это не кончалось.
И в эту ночь, впервые за долгое время, никто не ушёл домой. Все остались. Спали где придётся. Подруги – как пьяные истины: может, неудобно, но больше нигде ты не такой, какой ты есть.
Утро было серым, как будто Москва пыталась скрыть свой похмельный вид. Снег таял на подоконнике, капая в такт кофе, закипающему на плите.
Катя стояла у окна. В мужской рубашке, на три размера больше. Она принадлежала бывшему. Но теперь – её. Потому что уют – не всегда про любовь. Иногда – про память, пережитую и приручённую.
На диване, завернувшись в плед, храпела Ольга. По диагонали. Как будто даже во сне ей было тесно в любых рамках.
Юля сидела на полу, медитируя с чашкой какао, а