город выстроить снова
здесь, где он защищал
наше дело и слово.
Пусть гранит сохранит
прямоту человека,
а стекло – чистоту
сына
трудного века.
23 июля 1943,
Сталинград
Перед атакой
Когда на смерть идут – поют,
а перед этим
можно плакать.
Ведь самый страшный час в бою —
час ожидания атаки.
Снег минами изрыт вокруг
и почернел от пыли минной.
Разрыв —
и умирает друг.
И значит – смерть проходит мимо.
Сейчас настанет мой черёд,
За мной одним
идёт охота.
Будь проклят
сорок первый год —
ты, вмёрзшая в снега пехота.
Мне кажется, что я магнит,
что я притягиваю мины.
Разрыв —
лейтенант хрипит.
И смерть опять проходит мимо.
Но мы уже
не в силах ждать.
И нас ведёт через траншеи
окоченевшая вражда,
штыком дырявящая шеи.
Бой был короткий.
А потом
глушили водку ледяную,
и выковыривал ножом
из-под ногтей
я кровь чужую.
1942
Моё поколение
Нас не нужно жалеть, ведь и мы никого б
не жалели.
Мы пред нашим комбатом,
как пред господом богом чисты.
На живых порыжели от крови
и глины шинели,
на могилах у мёртвых расцвели
голубые цветы.
Расцвели и опали… Проходит
четвёртая осень.
Наши матери плачут,
и ровесницы молча грустят.
Мы не знали любви, не изведали счастья
ремёсел,
нам досталась на долю нелёгкая участь
солдат.
У погодков моих ни стихов, ни любви,
ни покоя —
только сила и зависть. А когда мы
вернёмся с войны,
всё долюбим сполна и напишем, ровесник,
такое,
что отцами-солдатами будут гордиться сыны.
Ну, а кто не вернётся? Кому долюбить
не придётся?
Ну, а кто в сорок первом первою пулей
сражён?
Зарыдает ровесница, мать на пороге
забьётся, —
у погодков моих ни стихов, ни покоя,
ни жён.
Кто вернётся – долюбит? Нет! Сердца
на это не хватит,
и не надо погибшим, чтоб живые любили
за них.
Нет мужчины в семье – нет детей,
нет хозяина в хате.
Разве горю такому помогут рыданья живых?
Нас не нужно жалеть, ведь и мы никого б
не жалели.
Кто в атаку ходил, кто делился
последним куском,
Тот поймёт эту правду, – она к нам
в окопы и щели
приходила поспорить